Константин Петрович Победоносцев (1827-1907) - обер-прокурор Сената, который в течение двадцати пяти лет (1880-1905) оказывал решающее влияние на правительственный курс с позиции официального монархизма и ортодоксального консерватизма. «Он был духовным вождем старой монархической России эпохи упадка» (Н. Бердяев). Будучи нигилистом в отношении к человеку и миру, абсолютно не веря в человека, его человеческую природу, он, согласно Бердяеву, считал, что «только насилием и принуждением монархической государственности можно держать мир» . Через неделю после убийства монарха, на заседании Государственного совета (8 марта 1881 г.) в своем выступлении он формулирует основные целевые установки консервативной программы и режима власти: единство самодержавия и народа, государства и православной церкви; снятие с повестки дня Госсовета конституционного вопроса; резкое противопоставление русского национального уклада жизни западноевропейскому; укрепление сословного института дворянства; введение элементарного начального образования; установление строгой законности и полицейского порядка. Смыслом своей жизни Победоносцев считал «уберечь народ от невежества, от дикости нравов, от разврата, от гибельной заразы, нелепых возмутительных учений посредством церкви, школы, связанной с церковью» .

Главный принцип его жреческих наставлений - недопущение никаких новшеств в системе российского политического строя (демократических институтов, конституции, парламента, системы избирательных прав). Как и Леонтьев, он считал, что введение конституционных основ приблизит кончину самодержавия, а вместе с ним и гибель России как государства. В своей работе «Великая ложь нашего времени» Победоносцев, критикуя теорию и практику парламентаризма, называет конституционные и парламентские порывы великой мистификацией. «Парламент есть учреждение, служащее для удовлетворения личного честолюбия и тщеславия и личных интересов представителей... Провидение сохранило нашу Россию от подобного бедствия, при ее разноплеменном составе. Страшно и подумать, что возникло бы у нас, когда бы судьба послала нам роковой дар - всероссийский парламент!»

Оставаясь последовательным сторонником абсолютной монархии, он защищает сложившийся веками сословный строй России и его крепкую основу - служилое дворянство, которое «по историческому положению более чем всякое иное сословие привыкло , с одной стороны, служить, а с другой стороны - начальствовать. Вот почему дворянин-помещик всегда благонадежнее - нежели купец-помещик будет искать больше доверия» (Победоносцев К. П. Великая ложь нашего времени. С. 386).

Победоносцев пытается проникнуть в тайны человеческой личности, идущей во власть. Причины он видит в несовершенной природе человека, прежде всего в уродливом развитии его самолюбия и гордыни. Он называет три причины разрушения внутреннего «я»: во-первых, внутренняя ложь представлений о жизни, которая при первом столкновении с действительностью бежит от борьбы и разбивает себя; во-вторых, бессилие примирить возвышенные идеалы с ложью окружающей среды (с ложью людей и учреждений); в-третьих, отсутствие понимания меры в возвышении во власть, которую тот или иной чиновник часто берет не по силам. «Общая и господствующая болезнь у всех так называемых государственных людей - честолюбие или желание прославиться поскорее, пока еще есть время и пока в руках кормило» . Власть же, как носительница правды, «нуждается более всего в людях правды, в людях твердой мысли, крепкого разумения и правого слова».

Одна из главных тем его размышлений - проблема достижения единства и истинного понимания христианского родства душ. Для того чтобы достичь единства в православной вере, необходимо, по Победоносцеву, жить в соответствии с едиными конкретными традициями, духовным бытом, семейными условиями жизни людей, с едиными их делами. В формировании этого единства большую роль он отводит союзу православной церкви с государством, поэтому он был сторонником идеи установления «государственной церкви». Именно в этом случае сохраняется духовное единение государства с народом и в сознании народа укрепляется «чувство законности, уважение к закону и доверие к государственной власти».

Реакционной была попытка Победоносцева, при наличии в государстве иных религий, обосновать идею господства одной православной церкви, оказывающей монопольное влияние на гражданскую и общественную жизнь, способной в случае необходимости насильно навязать свое учение другим . На основах партийного и церковного плюрализма, считал Победоносцев, нельзя построить общенациональное единство российской державы.

Идея соединения государства и церкви не нова. Эту идею особенно глубоко развивал И. Киреевский, опираясь на византийские учения афонских святых старцев. Однако у Победоносцева идея эта утратила гуманистический смысл. Она найдет свое дальнейшее развитие в идеократической концепции монархической государственности Л. Тихомирова.

Восшествие на императорский престол Александра III усилило роль Победоносцева в политической жизни Российской империи, хотя он остался в прежних своих должностях и был лишь повышен в чине: 17 апреля 1883 года ему было присвоено звание действительного тайного советника.

На целую четверть столетия - срок и по тем временам огромный - Победоносцев сделался одной из самых влиятельных фигур в русской политической элите.

В русском обществе конца XIX - начала ХХ века устойчивым было мнение о всесилии Победоносцева, о его необъятной власти, сравнимой с властью самого императора. Данное мнение имело под собой определенные основания. Константин Петрович действительно сыграл решающую роль в появлении манифеста Александра III от 29 апреля 1881 года, в котором подтверждалась незыблемость неограниченной власти монарха и отвергались попытки ввести в России элементы представительного правления, предложенные группой сановников во главе с министром внутренних дел графом М.Т. Лорис-Меликовым. Собственно, и увольнение последнего с указанной должности было осуществлено Александром III по совету обер-прокурора К.П. Победоносцева. Последовавшее вслед за этим назначение на должность министра внутренних дел графа Н.П. Игнатьева также можно приписать влиянию Победоносцева. И замену Игнатьева на графа Д.А. Толстого спустя год (30 мая 1882 г.) Александр III произвел по внушению своего сурового наставника*(340).

Читая письма К.П. Победоносцева к российским самодержцам, документальные материалы, отражающие внутреннюю политику Александра III и Николая II, мемуары и дневниковые записи людей, входивших в рассматриваемое время в высшие правительственные сферы России, можно найти множество и других свидетельств несомненного влияния обер-прокурора Святейшего Синода на ход государственных дел. Но в чем был секрет этого влияния, почему мнение человека, занимавшего далеко не самые высокие посты в сановной иерархии Российской империи, столь часто принималось их императорскими величествами как команда к действию?

Думается, разгадка данного феномена таилась как в особенностях тогдашнего российского механизма властвования, так и в личности самого К.П. Победоносцева.

Существовавшая в России система абсолютной и самодержавной власти предполагала, чтобы решения по всем основным вопросам государственного управления принимались единолично императором. Однако совершенно очевидно, что один человек, каким бы выдающимся он ни был, не в состоянии охватить все государственные дела. Это хорошо осознавал Победоносцев. В одном из своих писем к императору Александру III он писал: "По идее все назначения, увольнения и пр. исходят от Высочайшей власти. Но ведь это одна фикция, ибо, без сомнения, о личностях в необъятной массе чиновников со всей России Ваше Величество не может иметь отдельного соображения"*(341).

Подобное можно было бы сказать не только о кадровом вопросе, но и о всех вообще вопросах государственного управления. Самодержец не мог иметь "отдельного соображения" о различных аспектах многочисленных государственных дел. Именно поэтому в России во все исторические эпохи существования самодержавной власти мы видим рядом с самодержцем какого-либо государственного деятеля, особо приближенного к государю, главного его помощника самодержца в государственных делах.

При императоре Александре I таким человеком был граф А.А. Аракчеев. В русском обществе первой четверти XIX века, особенно в период после Отечественной войны 1812 года, распространенным являлось мнение о том, что император отдал всю свою власть всесильному временщику. Граф Аракчеев действительно играл в механизме управления Российской империей чрезвычайно важную роль, однако совсем не ту, что приписывалась ему современниками. Возвысив этого государственного деятеля, приблизив его к своей августейшей персоне, император Александр I не отдал ему управление государством, а, напротив, взял это управление в свои руки так, как никогда прежде не брал. Временщик стал для него своего рода вспомогательным инструментом, посредством которого его августейший взор и руки могли проникать в такие уголки управляемого им пространства, в каковые они сами по себе никогда бы не проникли. Только с помощью вездесущего, необыкновенно энергичного, до предела исполнительного Аракчеева император Александр I был в состоянии управлять Россией так, как хотел, то есть все и вся держа под своим контролем и влиянием, всеми сколько-нибудь важными делами заправляя. И при этом оставаясь всегда в тени, особливо тогда, когда требовалось предпринять меры, вызывавшие сильное раздражение и недовольство в обществе*(342).

К.П. Победоносцев также был особого рода вспомогательным инструментом, с помощью которого самодержец (сначала Александр III, а затем - первую половину своего царствования - Николай II) управлял обширной империей. Однако Константин Петрович не был вторым Аракчеевым. Он являлся инструментом совершенно иного характера - совсем не таким, каким был Аракчеев. Новая историческая эпоха потребовала и нового управленческого инструмента.

В восьмидесятые годы XIX века по разным причинам резко возросло значение идеологического, духовного фактора в государственном управлении. Это хорошо понимал К.П. Победоносцев, писавший в статье "Власть и начальство": "Чем шире круг деятельности властного лица, чем сложнее механизм управления, тем нужнее для него подначальные люди, способные к делу, способные объединить себя с общим направлением деятельности к общей цели. Люди нужны во всякое время и для всякого правительства, а в наше время едва ли не нужнее чем когда-либо: в наше время правительству приходится считаться со множеством вновь возникших и утвердившихся сил - в науке, в литературе, в критике общественного мнения, в общественных учреждениях с их самостоятельными интересами"*(343) (курсив мой. - В.Т.).

В этих условиях самодержцу требовался в качестве помощника-временщика в первую очередь государственный деятель - идеолог. К.П. Победоносцев подходил на эту роль во многих отношениях лучше других из сановного окружения императоров Александра III и Николая II.

Прежде всего, Константин Петрович был человеком незаурядного ума.

В.В. Розанов следующим образом описал одну из своих встреч с ним: "Вошел Победоносцев, светя умом и спокойствием: тем умом и спокойствием, какое я всегда любил в нем, как все приятное и красивое. Мне кажется, "своя думка", своя недодуманная дума и недоконченное размышление всегда были в нем, присущи ему были и днем и ночью. И от этого присутствия мысли в его лице, вот сейчас мысли, оно было духовно красивее других лиц, куда бы он ни входил, где бы он ни появлялся. Все остальные думают о "сейчас", и эта мысль о "сейчас" - коротенькая, малая. Победоносцев же, входя в обстановку "сейчас", нес на себе остатки и следы именно длинных мыслей, естественно, более важных и более красивых, чем обыкновенные"*(344).

В июне 1899 года Розанов писал о Победоносцеве С.А. Рачинскому: "По уму собственно он выше, я думаю, Сперанского; но недоверие его к людям и вообще отсутствие молодой мощи наития отняло у него 1/2 добродетелей. Он все "крепит" и есть "крепительная Россия", когда по отношению ко многому ее нужно "прочистить". Но мне он как-то мил резкостью слова, быстротой жеста, всею страстностью сухой и высокой, и гибкой фигуры. Вы знаете, по циклу идей, мне теперь родных, я совершенно вне цикла его забот и симпатий: но он мне дорог как лицо, как моральный характер"*(345).

Незаурядность ума в Победоносцеве признавали даже те, кто относился к нему с неприязнью. Правда, недруги Константина Петровича говорили не о светлом уме, как, например, Розанов, а о "циничном", "опасном", "вредном" и т.п.

Другое качество, которым отличался К.П. Победоносцев среди современных ему российских сановников, была уникальная образованность. С.Ю. Витте, отмечая в своих воспоминаниях "большой государственный ум" Победоносцева, одновременно писал о нем как о человеке "выдающегося образования и культуры"*(346). По его словам, "можно иметь различные мнения о деятельности Победоносцева, но несомненно, что он был самый образованный и культурный русский деятель, с которым мне приходилось иметь дело"*(347). В другом же месте своих воспоминаний Витте подчеркнул: "Это был человек, несомненно, высокодаровитый, высококультурный и в полном смысле слова человек ученый"*(348).

На высочайший уровень интеллектуальности и культурности Победоносцева обращал особое внимание и В.В. Розанов. По его словам, "весь период русской истории, который можно окрестить именем "время Победоносцева", - весь этот период, в той части, в которой он зависел от Победоносцева или был под давлением его, говоря словами поэта: "...Достоин слез и смеха...". Но вся эта глубокая бесполезность и даже прямая вредность Победоносцева для государства скрадывалась и затушевывалась его великою интеллигентностью. Можно без преувеличения сказать, что за весь XVIII, XIX и тоже десять лет ХХ века в составе высшего нашего правительства не было ни одной подобной ему фигуры по глубокой духовной интересности, духовной красивости, духовной привлекательности..."*(349) (выделено мною. - В.Т.).

В биографической литературе, посвященной К.П. Победоносцеву, иногда высказывается мнение о том, что если бы он не отдал себя государственной деятельности, то из него получился бы выдающийся ученый. Наиболее последовательно это мнение проводил Е.М. Феоктистов, который писал о Победоносцеве следующее: "Несомненно, что он обладал умом недюжинным, живым и отзывчивым, все его интересовало, ни к чему не относился он безучастно; образование его было многостороннее и основательное; не говоря уже о юридических и церковных вопросах, занимавших его издавна, и в литературе, и в науке, и даже в искусстве обнаруживал он солидные сведения. Он все мог понять, и о многом судил верно. Если бы не случай, из него вышел бы замечательный деятель на ученом или литературном поприще..."*(350).

Содержание произведений К.П. Победоносцева свидетельствует, однако, что идеолог все же брал в нем верх над ученым. И в лекциях своих, и в статьях, и в книгах он не столько учил, сколько воспитывал. Неслучайно в организации народного образования главный упор делался им не на обучение, а на воспитание, и в системе начального образования он отдавал предпочтение церковно-приходским школам. "Понятие "народное" о школе, - подчеркивал он, - есть истинное понятие, но, к несчастью, его перемудрили повсюду в устройстве новой школы. По народному понятию, школа учит читать, писать и считать, но, в нераздельной связи с этим, учит знать Бога и любить Его и бояться, любить Отечество, почитать родителей. Вот сумма знаний, умений и ощущений, которые в совокупности своей образуют в человеке совесть и дают ему нравственную силу, необходимую для того, чтобы сохранить равновесие в жизни и выдерживать борьбу с дурными побуждениями природы, с дурными внушениями и соблазнами мысли"*(351).

В своих письмах к различным лицам Победоносцев неоднократно и с глубоким сожалением говорил о том, что в обществе господствует совершенно ложное представление о его роли в государственных делах. "С давних времен люди и европейские, да и русские, не знающие, чем и как движутся наши административные пружины, воображают, что все, что ни исходит в России от правительства, движется волею или прихотью кого-нибудь одного, кто в ту или другую минуту считаются влиятельною силою, так сказать, "первым по фараоне" лицом, - писал Константин Петрович в письме к П.А. Тверскому*(352) от 19 февраля 1900 года. - И вот, к несчастью, утвердилось всюду фантастическое представление о том, что я - такое лицо, и сделали меня козлом отпущения за все, чем те или другие недовольны в России, и на что те или другие негодуют. Так, взвалили на меня и жидов, и печать, и Финляндию - и вот еще духоборов - дела, в коих я не принимал никакого участия, - и всякие распоряжения власти, в коих я нисколько неповинен. Такую тяготу так называемого общественного мнения приходится переносить - нельзя и опровергать ее, да никто и не поверит, так укоренилась уже иллюзия неведения, невежества и предрассудка"*(353). Отрицая свое воздействие на движение "административных пружин", Победоносцев не лукавил. Никогда, ни в какой период своей чиновной карьеры не имел он таких властных полномочий, которые бы давали ему возможность оказывать существенное воздействие на ход государственных дел. Занимая пост обер-прокурора Святейшего Синода, Победоносцев присутствовал на заседаниях Комитета министров. Кроме того, являлся членом нескольких комитетов и комиссий, создававшихся для решения различных государственных вопросов, разработки тех или иных законопроектов: Комиссии для составления проектов законоположений о преобразовании судебной части при Государственной канцелярии, действовавшей в 1862-1865 гг., Особой комиссии о введении мировых судебных установлений в Прибалтийских губерниях (1877-1880 гг.), Особой комиссии для предварительного обсуждения проектов учреждения вотчинных установлений и вотчинного устава (1896-1904 гг.) и др. В любом случае его административные полномочия были весьма ограниченными по своему характеру.

Тем не менее, никуда не уйти от факта - в течение целой четверти века, с 1881 по 1905 год, этот человек являлся самым влиятельным сановником Российской империи. Разгадка указанного противоречия проста - влияние Победоносцева на политику российской государственной власти было влиянием не властителя, которому повинуются под страхом наказания или добиваясь наград, но идеолога, завораживающего логикой своих суждений. Эта особенность Победоносцева как государственного деятеля не укрылась от взора некоторых проницательных его современников. Публицист М. Ростовцев писал в 1907 году в газете "Пензенские Губернские Ведомости", откликаясь на его смерть: "В русской "гражданской" истории мы знаем две таких крупных типичных фигуры: Сперанский и Победоносцев, кстати, оба из духовного звания. Не по родству или свойству, без заимствования и унижения пред сильными мира, эти два человека выдвинулись на роль первостепенных государственных деятелей. Говоря о последнем, можно сказать, что его деятельность в течение 25 лет - история России за этот период. По его воле мы неуклонно шли назад, хотя все чувствовали необходимость идти вперед. Победоносцева считали злым гением России, но его логике, точно загипнотизированные, подчинялись все те, которые от него нисколько не зависели" (выделено мною. - В.Т.).

К приведенному высказыванию необходимо только сделать одно важное уточнение: Победоносцев убеждал не только логикой, но и чувством, которое вкладывал в свои слова. В.В. Розанов в своем эссе-отклике на смерть К.П. Победоносцева, опубликованном в газете "Русское слово" 13, 18 и 27 марта 1907 г., вспоминает о том, как однажды он сидел в гостях у митрополита Антония. В разгар беседы было объявлено о прибытии Константина Петровича. "Сейчас же, - пишет Розанов, - отворилась дверь, и вошел Победоносцев. Он был так же жив и умственно красив, как всегда. Победоносцеву сейчас был подан стакан чаю, и он весело разговорился со всеми нами, конечно, насчет тех предсмутных дней, которые тогда текли (время Плеве). Между другими речами его была та, что "невозможно жить в России и трудиться, не зная ее, а знать Россию., многие ли у нас ее знают? Россия, это - бесконечный мир разнообразий, мир бесприютный и терпеливый, совершенно темный: а в темноте этой блуждают волки". Он хорошо выразил последнюю мысль, с чувством. Кажется, буквально она звучала так: "дикое темное поле и среди него гуляет лихой человек"... Он сказал с враждой, опасением и презрением последнее слово. Руки его лежали на столе:

А когда так, - кончил он, - то ничего в России так не нужно, как власть; власть против этого лихого человека, который может наделать бед в нашей темноте и голотьбе пустынной. И пальцы его огромно сжались, как бы хватая что-то"*(354) (выделено мною - В.Т.).

Победоносцев говорил и писал не только умом, но и сердцем. Он убеждал других в своей правоте во многом потому, что искренне верил в истинность своих суждений. Адвокат и публицист В.В. Беренштам приводит в своих мемуарах любопытное высказывание В.А. Манасеина, лично знавшего Константина Петровича: "Знаете, - говорил мне Вячеслав Авксентьевич, - ведь Победоносцев - искренний человек. Он, несомненно, ханжа, но это глубоко искренний человек. Я видел его в 60-х годах, когда все кругом либеральничали, когда нужно было иметь большое мужество, буквально отвагу, чтобы в профессорской среде не быть либералом. И в это самое время Победоносцев, подходя к монастырю, становился на колени, вставал и, поминутно падал на колени, полз по земле к храму. Вот каков этот человек! Вы посмотрите, какой он и убежденный человек! Вы прочтите его "Московский сборник". Ведь это написал 69-летний старик, а сколько тут полемического задора! И как много ни сделал Победоносцев зла России, этот человек никогда не лгал и всегда сам был искренне убежден в пользе того, что делал"*(355).

"Московский сборник", о котором упомянул В.А. Манасеин, весьма необычное произведение. Впервые оно было издано в 1896 году, в том же году вышло в свет вторым и третьим изданиями, в 1897 году - четвертым, а в 1901-м - пятым, дополненным, изданием. По жанру - это сборник статей-эссе, посвященных таким явлениям, как церковь, вера, христианские идеалы, государственный строй, демократия, парламентаризм, суд присяжных, печать, воспитание, семья и т.д. При его написании Победоносцев опирался на сочинения ряда западноевропейских интеллектуалов: поэтому на титуле изданной книги не стал обозначать себя в качестве ее автора. Пожалуй, ни в каком другом произведении он не раскрылся в своих качествах идеолога в такой степени, как на страницах "Московского сборника"*(356). Его содержание выразило в концентрированном виде мировоззрение, которым Константин Петрович руководствовался в своей государственной деятельности на протяжении всего правления Александра III и первого десятилетия царствования Николая II. Доминантой этого мировоззрения была идея о пагубности политических и юридических учреждений, оторванных от исторических устоев общества и не соответствующих быту и сознанию народа. Такими учреждениями Победоносцев считал для России институты западной демократии - парламент, так называемую "свободную" печать, суд присяжных и т.п.

В программной по своему содержанию статье "Великая ложь нашего времени" он писал: "Что основано на лжи не может быть право. Учреждение, основанное на ложных началах, не может быть иное, как лживое. Вот истина, которая оправдывается горьким опытом веков и поколений.

Одно из самых лживых политических начал есть начало народовластия, та, к сожалению, утвердившаяся со времени французской революции идея, что всякая власть исходит от народа и имеет основание в воле народной. Отсюда истекает теория парламентаризма, которая до сих пор вводит в заблуждение массу так называемой интеллигенции - и проникла, к несчастию, в русские безумные головы. Она продолжает еще держаться в умах с упорством узкого фанатизма, хотя ложь ее с каждым днем изобличается все явственнее перед целым миром. В чем состоит теория парламентаризма? Предполагается, что весь народ в народных собраниях творит себе законы, избирает должностные лица, стало быть изъявляет непосредственно свою волю и проводит ее в действие. Это идеальное представление. Прямое осуществление его невозможно. Выборы никоим образом не выражают волю избирателей. Представители народные не стесняются нисколько взглядами и мнениями избирателей, но руководятся собственным произвольным усмотрением или расчетом, соображаемым с тактикою против партии. Министры в действительности самовластны; и скорее они насилуют парламента, нежели парламент их насилует. Они вступают во власть и оставляют власть не в силу воли народной, но потому, что их ставит к власти или устраняет от нее - могущественное личное влияние или влияние сильной партии. Они располагают всеми силами и достатками нации по своему усмотрению, раздают льготы и милости, содержат множество праздных людей на счет народа, - и притом не боятся никакого порицания, если располагают большинством в парламенте, а большинство поддерживают - раздачей всякой благостыни с обильной трапезы, которую государство отдало им в распоряжение. В действительности министры столь же безответственны, как и народные представители. Ошибки, злоупотребления, произвольные действия - ежедневное явление в министерском управлении, а часто ли слышим мы о серьезной ответственности министра?"*(357)

Подобные факты Победоносцев считал скорее правилом, чем исключением. Поэтому парламент определялся им как "учреждение, служащее для удовлетворения личного честолюбия и тщеславия и личных интересов представителей". На фронтоне здания парламентаризма красуется надпись: "Все для общественного блага", но это, отмечал он, не что иное, как самая лживая формула: в действительности "парламентаризм есть торжество эгоизма, высшее его выражение. Все здесь рассчитано на служение своему я"*(358).

Вред парламентаризма проявляется всего явственнее, считал Победоносцев, "там, где население государственной территории не имеет цельного состава, но заключает в себе разнородные национальности". Он обращал внимание на то, что "начало национальности" стало "движущей и раздражающею силою в ходе событий именно с того времени, как пришло в соприкосновение с новейшими формами демократии". При этом им выражалось предположение, что в этой силе таится "источник великой и сложной борьбы, которая предстоит еще в истории человечества и неведомо к какому приведет исходу". Разрушительное воздействие национальных движений на имперское государство при наличии в нем парламента Победоносцев усматривал в неизбежно появляющемся в этих условиях в каждом отдельном племени разноплеменного государства чувстве "нетерпимости к государственному учреждению, соединяющему его в общий строй с другими племенами", и желании "иметь свое самостоятельное управление со своею, нередко мнимою, культурой". "И это происходит, - отмечал он, - не с теми только племенами, которые имели свою историю и, в прошедшем своем, отдельную политическую жизнь и культуру, - но и с теми, которые никогда не жили особою политическою жизнью". По мнению Победоносцева, "неограниченная монархия успевала устранять или примирять все подобные требования и порывы, - и не одною только силой, но и уравнением прав и отношений под одною властью! Но демократия не может с ними справиться и инстинкты национализма служат для нее разъедающим элементом: каждое племя из своей местности высылает представителей - не государственной и народной идеи, но представителей племенных инстинктов, племенного раздражения*(359), племенной ненависти - к господствующему племени и к другим племенам, и к связующему все части государства учреждению"*(360).

Забота об общественном благе, под знаменем которой вершится политика в условиях парламентского правления, является на самом деле, подчеркивал Победоносцев, всего лишь "прикрытием вовсе чуждых ему побуждений и инстинктов". Люди обманывают себя, думая, что парламентское правление служит обеспечением свободы. "Вместо неограниченной власти монарха мы получаем неограниченную власть парламента, с тою разницей, что в лице монарха можно представить себе единство разумной воли, а в парламенте нет его, ибо здесь все зависит от случайности, так как воля парламента определяется большинством; но как скоро при большинстве, составляемом под влиянием игры в партию, есть меньшинство, воля большинства не есть уже воля целого парламента: тем еще менее можно признать ее волею народа, здоровая масса коего не принимает никакого участия в игре партий и даже уклоняется от нее"*(361).

Не соответствующим общественным условиям России Победоносцев считал и суд присяжных. Данное учреждение усиливает случайность приговоров даже в тех странах, где существует "крепкое судебное сословие, веками воспитанное, прошедшее строгую школу науки и практической дисциплины, - писал он. - Можно себе представить, во что обращается это народное правосудие там, где в юном государстве нет и этой крепкой руководящей силы, но взамен того есть быстро образовавшаяся толпа адвокатов, которым интерес самолюбия и корысти сам собою помогает достигать вскоре значительного развития в искусстве софистики и логомахии, для того чтобы действовать на массу; где действует пестрое, смешанное стадо присяжных, собираемое или случайно, или искусственным подбором из массы, коей недоступны ни сознание долга судьи, ни способность осилить массу фактов, требующих анализа и логической разборки; наконец, смешанная толпа публики, приходящей на суд как на зрелище посреди праздной и бедной содержанием жизни; и эта публика в сознании идеалистов должна означать народ"*(362).

Подобную оценку суда присяжных Победоносцев высказывал задолго до издания "Московского сборника". Так, в письме к А.Ф. Кони, датированном 24 октября 1879 года, он писал: "Учреждение присяжных в России, взятое со всею обстановкою - экономическою, политическою, бытовою и пр., есть одно из самых фальшивых учреждений, которые когда-либо введены были в Русской земле рукою от немецкого мастера. От того как бы нарисовалась идеальная его красота и польза, в действительности оно приносит величайший вред и умножает чрез меру ту повальную ложь, которой, как пеленками, обвито все наше официальное учреждение"*(363). В записке о реформе судебных учреждений, поданной Александру III 2 ноября 1885 года или немногим ранее*(364), Победоносцев отмечал: "Учреждение присяжных в уголовном суде оказалось совершенно ложным, совсем несообразным с условиями нашего быта и с устройством наших судов, и, как ложное в существе своем и в условиях, послужило и служит к гибельной деморализации общественной совести и к извращению существенных целей правосудия"*(365). Отрицательное отношение к суду присяжных им выражалось и в письмах к императору. Так, 11 февраля 1886 года он писал его величеству: "У нас присяжные, безо всякой дисциплины, без строгого руководства, случайно собранные, невежественные, остаются под влиянием адвокатских речей и всякого рода влиянием слухов, общественной болтовни, происков и интересов, а председатели, которые имели бы характер, волю и опытность, чтоб руководить прениями, - великая у нас редкость"*(366).

Еще более резкой критике Победоносцев подвергал "так называемую свободу печати". По его мнению, данное явление есть "одно из безобразнейших логических противоречий новейшей культуры, и всего безобразнее является оно именно там, где утвердились начала новейшего либерализма, - именно там, где требуется для каждого учреждения санкция выбора, авторитет всенародной воли, где правление сосредоточивается в руках лиц, опирающихся на мнение большинства в собрании представителей народных. От одного только журналиста, власть коего практически на все простирается, не требуется никакой санкции. Никто не выбирает его и никто не утверждает. Газета становится авторитетом в государстве, и для этого единственного авторитета не требуется никакого признания. Всякий, кто хочет, первый встречный может стать органом этой власти, представителем этого авторитета, - и притом вполне безответственным, как никакая иная власть в мире"*(367).

Судья, указывает Победоносцев, имея правомочие карать нашу честь, лишать нас имущества и свободы, получает его от государства. Он "должен продолжительным трудом и испытанием готовиться к своему званию. Он связан строгим законом; всякие ошибки его и увлечения подлежат контролю высшей власти, и приговор его может быть изменен и исправлен. А журналист имеет полнейшую возможность запятнать, опозорить мою честь, затронуть мои имущественные права; может даже стеснить мою свободу, затруднив своими нападками или сделав невозможным для меня пребывание в известном месте. Но эту судейскую власть надо мною сам он себе присвоил: ни от какого высшего авторитета он не приял этого звания, не доказал никаким испытанием, что он к нему приготовлен, ничем не удостоверил личных качеств благонадежности и беспристрастия, в суде своем надо мною не связан никакими формами процесса, и не подлежит никакой апелляции в своем приговоре. Правда защитники печати утверждают, будто она сама излечивает наносимые ею раны; но ведь всякому разумному понятно, что это одно лишь праздное слово. Нападки печати на частное лицо могут причинить ему вред неисправимый. Всевозможные опровержения и объяснения не могут дать ему полного удовлетворения. Не всякий из читателей, кому попалась на глаза первая поносительная статья, прочтет другую, оправдательную или объяснительную, а при легкомыслии массы читателей - позорящее внушение или надругательство оставляют во всяком случае яд в мнении и расположении массы. Судебное преследование за клевету, как известно, - дает плохую защиту, и процесс по поводу клеветы служит почти всегда средством не к обличению обидчика, но к новым оскорблениям обиженного"*(368).

"Итак, - подводил Константин Петрович итог своим рассуждениям о печати, - можно ли представить себе деспотизм более насильственный, более безответственный, чем деспотизм печатного слова? И не странно ли, не дико ли и безумно, что о поддержании и охранении именно этого деспотизма хлопочут все более ожесточенные поборники свободы, вопиющие с озлоблением против всякого насилия, против всяких законных ограничений, против всякого стеснительного распоряжения установленной власти? Невольно приходит на мысль вековечное слово об умниках, которые совсем обезумели оттого, что возомнили себя мудрыми"*(369).

Победоносцева ужасала в российских газетах и журналах не только безответственность в высказываниях, обилие клеветнических нападок на тех или иных общественных и государственных деятелей. Его не устраивал и низкий культурный уровень публикаций. "Все газеты в руках промышленников, в большинстве - евреев, и промышляют невежественным либерализмом, сплетнею и скандалом. Поистине я не знаю ни одной редакции разумной и культурной"*(370), - сокрушался он в письме к С.А. Рачинскому, написанном в феврале 1898 года.

Критикуя такие государственные установления, как выборы, парламент, суд присяжных, свободу печати, Победоносцев старался показать пагубность для общества демократической формы правления. В чем же состоит действительное преимущество демократии перед другими формами правления? - вопрошал он. В своем ответе на этот вопрос он опирался не только на логику мышления, здравый смысл, но также на исторический опыт. "Повсюду, - отмечал он, - кто оказывается сильнее, тот и становится господином правления: в одном случае - счастливый и решительный генерал, в другом - монарх или администратор - с уменьем, ловкостью, с ясным планом действия, с непреклонною волей. При демократическом образе правления правителями становятся ловкие подбиратели голосов, с своими сторонниками, механики, искусно орудующие закулисными пружинами, которые приводят в движение кукол на арене демократических выборов.

Люди этого рода выступают с громкими речами о равенстве, но в сущности любой деспот или военный диктатор в таком же, как и они, отношении господства к гражданам, составляющим народ. Расширение прав на участие в выборах демократия считает прогрессом, завоеванием свободы; по демократической теории выходит, что чем большее множество людей призывается к участию в политическом праве, тем более вероятность, что все воспользуются этим правом в интересе общего блага для всех и для утверждения всеобщей свободы. Опыт доказывает совсем противное. История свидетельствует, что самые существенные, плодотворные для народа и прочные меры и преобразования исходили от центральной воли государственных людей или от меньшинства, просветленного высокою идеей и глубоким знанием; напротив того, с расширением выборного начала происходило принижение государственной мысли и вульгаризация мнения в массе избирателей; что расширение это - в больших государствах - или вводилось с тайными целями сосредоточения власти, или само собою приводило к диктатуре"*(371).

Все эти воззрения К.П. Победоносцева вполне разделял император Александр III. Константин Петрович сходился со своим венценосным учеником и во взглядах на правление Александра II, на реформы его царствования. Он осуждал императора-реформатора за неспособность поддерживать порядок в государстве, за его безволие, неразумность многих преобразовательных мер. "О самом владыке и говорить нечего, - писал Победоносцев в январе 1879 года Екатерине Федоровне Тютчевой, имея в виду Александра II, - он жалкий и несчастный человек, и нет ему возвращения вспять. Бог поразил его: у него нет силы встать и управлять своими движениями, хотя и воображает себя живым и действующим и властным. Явно, что воля в нем исчезла: он не хочет слышать, не хочет видеть, не хочет действовать. Он хочет только бессмысленно волею чрева"*(372).

Главным признаком того, что реформы Александра II расшатали государственный порядок, Победоносцев считал периодически повторявшиеся покушения террористов на жизнь государя. После одного из таких событий - произошедшего 5 февраля 1880 года взрыва под царской столовой - он понял, что настойчивые усилия террористов убить могут увенчаться успехом и его ученику Александру Александровичу придется взойти на трон. "Боже мой! Как он будет править? - сокрушался Константин Петрович в письме Е.Ф. Тютчевой. - Он не видел, как правят мужи силы и разума. Правление отца его, которое он видит, есть отсутствие разума, силы и воли"*(373).

Выступая против каких-либо попыток создания в России элементов общественного представительства, демократизации системы государственной власти, Победоносцев вместе с тем порицал сложившийся здесь бюрократический механизм властвования. Бюрократию он считал столь же вредным для страны явлением, как и революционеров.

Именно в бюрократии виделся ему главный источник пороков, разлагавших российскую государственность. Характеризуя в письме Александру III от 10 июля 1881 года ее состояние, сложившееся к концу предшествовавшего царствования, Константин Петрович писал: "Все зло у нас шло сверху, из чиновничества, а не снизу. Чистить надобно сверху. Но и то правда: в том состоянии, до которого мы дошли, надобно быть Геркулесом, чтобы очистить всю нечистоту и весь разврат сердца и мысли, накопившееся в нашем чиновничестве. С 1862 года я вижу с глубокою скорбью, как все оно постепенно развращалось, как разрушались все начала и предания долга и чести, как люди слабые, равнодушные, ничтожные заступали место крепких и нужных, превращались в скопцов. Вместе с тем... переделывались все наши учреждения на фальшивый лад, не соответствующий ни экономии государства, ни быту народа и его потребностям. Оттого в критическую минуту почти ни одно из этих учреждений не в силах служить государству. Сначала люди легкомысленно развратили учреждения, потом сами учреждения стали портить людей массою"*(374).

Завершая письмо, Победоносцев жаловался: "Больно писать все это, Ваше Императорское Величество, и собирать перед Вами новые черты ужасной картины, которая и без того видна слишком ясно. Наболевшая от всего этого душа находит утешение и надежду только в простых людях, сохранивших в себе простоту мысли и горячность сердца"*(375). Эти слова отражали его истинные настроения. За десятилетия жизни в Санкт-Петербурге он так и не смог сродниться с его сановно-чиновным миром. Более того, зловредность этого города стала ощущаться им еще острее. "Я мало кого и вижу, - писал он 10 октября 1877 года С.Д. Шереметеву. - Стараюсь даже избегать людей, чтоб не вступать в разговоры о том, что у меня камнем лежит на сердце, а иной еще станет говорить, не в тон попадет и еще растравит душу. Ведь тут в Питере, что ни человек - то чиновник, а как противны стали теперь здешние чиновники, большие и малые"*(376). "Бедлам и центр разврата на всю Россию"*(377) - такими словами назвал Константин Петрович Санкт-Петербург в письме к С.А. Рачинскому, написанном 30 июня 1882 года.

В.В. Розанов, лично знавший Победоносцева и хорошо понимавший его одиночество среди сановников империи, пытался объяснить этот феномен и пришел к весьма оригинальному выводу. "Для всякого, кто имел малейшее к нему прикосновение, - писал он вскоре после кончины Победоносцева, - не может быть никакого сомнения, что его невозможно поставить и оставить в ряду действительно темных людей политики, вроде известного австрийского Меттерниха: у тех был какой-то врожденный мундир, какая-то мундирность душеустроения, которая отталкивает от них человечество. "Не наш, не наш!" - есть восклицание над их гробом, роковое, самое мучительное, если оно раздается из уст человечества. Над гробом Победоносцева хочется сказать другое, примирительное слово. Я знаю, как встанут на дыбы против этого слова все, кто лично его не знал и просто по этому незнанию не могут судить. Мундир на него был только надет, притом - со стороны.

И хотя Победоносцев нервно ненавидел общество и общественность и в этом отношении иногда произносил слова удивительной дерзости, но уже по их темпераменту и вообще по отсутствию в нем лукавства, хитрости, двуличия, притворства, заискивания, по этому свободному прекрасному в нем духу "он был наш!"... Плоть от плоти общества, литературы, скажу необыкновенную вещь - улицы. Бывают случаи, что дитя улицы, уличный волчонок доброю феею или ангелом судьбы своей бывает перенесен во дворец, в аристократию, в золотые и раззолоченные круги; и всю-то жизнь он стоит угрюмо среди них, кусается, презирает, бьется. Мне решительно и определенно известно, что раззолоченную среду вокруг себя, эту нашу бюрократию, он всегда и нескрываемо презирал. С некоторыми министрами, тоже весьма богомольными, он не хотел иметь никакого дела, несмотря на все их заискивание. Но фея отделила волчонка рано и от улицы: видя ее только издали, как грязь, прилипающую к колесам своего экипажа, - он презирал и ее далеким, непонимающим, отвлеченным презрением"*(378).

Презирая сановников и богатеев, Константин Петрович старался оценивать каждое явление российской действительности, каждое государственное учреждение и установление с точки зрения интересов простых людей, с позиции народного блага. Этому благу угрожало распространение пьянства в русском народе - освобождение народа от него, от кабака Победоносцев объявлял настоятельной задачей царской власти. "Кабак, - писал он Александру III 30 июля 1883 года, - есть главный у нас источник преступлений и всякого разврата умственного и нравственного, - действие его невообразимо ужасно в темной крестьянской и рабочей среде, где ничего нельзя противопоставить его влиянию, где жизнь пуста и господствуют одни материальные интересы насущного хлеба. Кабак высасывает из народа все здоровые соки и распространяет повсюду голое нищенство и болезнь. В связи с кабаком - местное крестьянское управление или самоуправление до того расстроено, что повсюду иссякает правда. Власти, разумно действующей, нет, слабые не находят защиты от сильных, а силу захватили в свои руки местные капиталисты, то есть деревенские кулаки-крестьяне и купцы, кабатчики и сельские чиновники, то есть невежественные и развратные волостные писаря"*(379).

Другой потребностью народа, помимо уничтожения кабаков, Победоносцев считал развитие народного образования. "Чтобы спасти и поднять народ, - указывал он, - необходимо дать ему школу, которая просвещала бы и воспитывала бы его в истинном духе, в простоте мысли, не отрывая его от той среды, где совершается жизнь его и деятельность"*(380). В письме к Александру III, написанном 28 марта 1883 года, обер-прокурор Святейшего Синода пояснял, что таким учебным заведением должна быть церковно-приходская школа. "Для блага народного необходимо, - писал он, - чтобы повсюду, поблизости от него и именно около приходской церкви, была первоначальная школа грамотности, в неразрывной связи с учением закона Божия и церковного пения, облагораживающего всякую простую душу. Православный русский человек мечтает о том времени, когда вся Россия по приходам покроется сетью таких школ, когда каждый приход будет считать такую школу своею и заботиться об ней посредством приходского попечительства и повсюду образуются при церквах хоры церковного пения. Ныне все разумные люди сознают, что именно такая школа, а не иная должна быть в России главным и всеобщим средством для начального народного обучения"*(381).

Третью насущную потребность русского народа Победоносцев связывал с новой судебной реформой, которая позволила бы исправить пороки судебной организации, возникшие вследствие прежней реформы. В письме Александру III от 30 июля 1883 года эту проблему он ставил следующим образом: "Наконец, суд - такое великое и страшное дело - суд, первое орудие государственной власти, ложно поставленный учреждениями, ложно направленными, - суд в расстройстве и бессилии. Вместо упрощения он усложнился и скоро уже станет недоступен никому, кроме богатых и искусных в казуистической формалистике"*(382).

Князь В.П. Мещерский, друживший с Победоносцевым, по его признанию, с 60-х годов, писал о нем как о государственном деятеле: "Победоносцев представлял весьма интересное сочетание сильного светом и логикой критического ума с беспомощностью этого большого ума в области ответов на вопросы: что делать, что предпринять в пути. Он неопровержимо ясно и верно доказывал и говорил: "вы заблудились, сбились с пути", но никогда не мог сказать, как же выйти на настоящий путь. Он метко критиковал мероприятия, и покойный Император Александр III часто пользовался во благо его критикой, но ни разу в продолжение его царствования Победоносцев не указал Императору на какую-то нужную государственную меру. Велика была заслуга его критического ума в первые дни царствования Александра III, когда нужно было воспрепятствовать осуществлению либеральной программы покойного графа Лорис-Меликова не потому, что эта программа была по существу и принципиально неприемлемой, но потому, что он основательно своим большим умом сознавал, что нельзя начинать царствование после 1 марта с либеральных реформ, так как они могли быть истолкованы в ущерб авторитету и нравственной силе Царевой власти, как действие, вынужденное злодеянием первого марта. Заслуга эта была историческая по своей важности, но в то же время ни разу в течение тринадцати лет царствования Александра III не только Победоносцев не подал ему совета коснуться государственного строя, не в смысле пошло либеральной рутины, но в смысле ослабления бюрократического гнета и приближения народа к Престолу, но всегда являлся неумолимым критиком всякой мысли, к этой цели направленной, от кого бы она ни исходила"*(383).

С.Ю. Витте утверждал в своих мемуарах, что Победоносцев "был человек высокодаровитый, высококультурный, и в полном смысле слова человек ученый". Вместе с тем Сергей Юльевич сообщал, что будучи недурным человеком, он был "наполнен критикой, критикой разумной и талантливой, но страдал полным отсутствием положительного жизненного творчества; он ко всему относился критически, а сам ничего создать не мог"*(384).

Мнение о том, что умственный склад Победоносцева был всецело критическим, а не созидательным, высказывали многие из тех, кто его знал*(385); на эту черту его государственного ума указывали и многие из авторов биографических очерков о нем. Между тем Победоносцев имел вполне определенные представления о том, какое устройство должно было иметь российское государство. Некоторые из них он выразил в статье "Власть и начальство", опубликованной в "Московском сборнике". "Народ ищет наверху у власти, - отмечал он, - защиты от неправды и насилий, - и стремится там найти нравственный авторитет в лице лучших людей, представителей правды, разума и нравственности. Благо народу, когда есть у него такие люди - в числе его правителей, судей, духовных пастырей и учителей возрастающего поколения. Горе народу, когда в верхних властных слоях общества не находит он нравственного примера и руководства: тогда и народ поникает духом и развращается.

В социальном и экономическом быте прежнего времени история показывает нам - благородное сословие людей, из рода в род призванных быть не только носителями власти, но и попечителями о нуждах народных и хранителями добрых преданий и обычаев. Если суждено такому сословию возродиться в нашем веке, - вот в чем должны состоять основы бытия его и сущность его призвания:

Служить государству лицом своим и достоянием;

Быть в слове и деле хранителем народных добрых преданий и обычаев;

Быть ходатаем и попечителем народа в его нуждах и защитником от обиды и насилий;

Советом и примером поддерживать добрые нравы в семье и обществе;

Не увлекаться господствующею в обществе страстью к приобретению и обогащению и чуждаться предприятий, обычных для удовлетворения этой страсти"*(386).

Можно назвать наивным предложенный Победоносцевым идеал правящей элиты, назвать его, но спросим себя: возможно ли существование мало-мальски достойного государства без группы управленцев, обладающих такими качествами? И не окажутся ли бессмысленными любые государственные реформы, любые меры по переустройству государственной власти, если на высших должностях не будет людей, отвечающих сформулированным Победоносцевым требованиям? А если новый государственный строй не будет способствовать приходу к власти таких людей, то зачем он нужен? Зачем тогда менять старый строй на новый? Разве замена одних пороков государственного организма на другие есть реформа?

Константин Петрович вполне понимал, что его требования к людям, занимающим высшие должности в государстве, слишком высоки, идут наперекор эгоистичной человеческой породе, но в то же время он сознавал, что, не приобретя указанных им качеств, правящие не смогут стать настоящей государственной элитой. "Возможно ли осуществление такого идеала? Возможно ли бремя такого призвания?" - восклицал он и сам себе отвечал: "А без этого - как быть особливому сословию, призванному к власти?"*(387)

Отмечая, что в продолжение царствования Александра III Победоносцев только критиковал предлагавшиеся преобразовательные проекты, но сам "не указал Императору на какую-то нужную государственную меру", князь Мещерский подразумевал под последними те или иные планы реорганизации государственного строя. Между тем Победоносцев полагал, что все подобные проекты и планы сами по себе ничтожны, бессмысленны: никакие отдельные меры не приведут к улучшению государственного управления, если на высших должностях не будет людей, свободных от страсти к личному обогащению, способных эффективно действовать в интересах своего народа. Правда, относительно суда он все же предлагал в 1885 году план исправления судебных институтов, установления новых взаимоотношений между судом и верховной государственной властью, пересмотра Устава уголовного судопроизводства, перераспределения подсудности и т.д.*(388)

Упрекать Победоносцева в том, что он за все время правления Александра III не предложил его величеству ни одной "нужной государственной меры", мог лишь человек, представлявший государство исключительно в качестве совокупности властных институтов и органов. Между тем Победоносцев усматривал в государстве не только политическое, но и духовное образование. Причем именно духовное содержание он считал определяющим сущность государства. К такой мысли его приводило наблюдение за тем, как функционируют государственные органы в современной ему России, как проходит подготовка и реализация государственных реформ. Он видел, что плодотворный результат из всех этих движений получался лишь тогда, когда они направлялись умными и энергичными людьми.

Эту закономерность Победоносцев старался раскрыть своему венценосному ученику. В письме к цесаревичу Александру Александровичу от 12 октября 1876 года он писал о реформах Александра II: "Слишком долго, надо сказать, все сидели сложа руки и воображали, что все само собой делается, лишь бы было создано положение, приняты новые начала и определены штаты. Нет, нигде, а особливо у нас, в России, ничто само собою не делается, без правящей руки, без надзирающего глазу, без хозяина. Таково было всегда мое убеждение, что первая наша потребность - хозяйство и добрые хозяева: а об этом у нас менее заботились. Вся забота направлена была к преобразованиям на новых началах, к изданию новых регламентов и положений и организаций. Все уверяли друг друга и старались уверить высшую власть, что все пойдет отлично, лишь бы принято было такое-то правило, издано такое-то положение, - и все под этим предлогом избавляли себя от заботы смотреть, надзирать и править. Так, мало-помалу, разучались ставить и выбирать людей для дела, и дело попало всюду в руки людей ленивых, неспособных: лишь бы они казались настроенными в духе тех или других любимых начал, уставов и положений. Из всего этого вышло множество пустых слов и рассуждений, но очень мало толку"*(389).

Критикуя правительство, Победоносцев указывал, что главный его недостаток коренится не в плохом устройстве государственных учреждений, но в отсутствии в правительстве духа, способного придать его деятельности осмысленность и последовательность. Внушая эту истину цесаревичу, он писал ему 8 апреля 1878 года: "Правительства нет, как оно должно быть, с твердой волей, с явным понятием о том, чего оно хочет, с решимостью защищать основные начала управления, с готовностью действовать всюду, где нужно. Люди дряблые, с расколотой надвое мыслью, с раздвоенной волей, с жалким представлением о том, что все идет само собой, ленивые, равнодушные ко всему, кроме своего спокойствия и интереса. Средины нет. Или такое правительство должно проснуться и встать, или оно погибнет. А что погибнет вместе с ним, о том и подумать страшно"*(390).

Подобные истины о правительственных чиновниках Победоносцев раскрывал будущему императору Александру III и в письме, датированном 17 мая 1879 года: "К несчастию моему, я вижу вблизи и слышу всех этих людей, которые ныне держат в руках своих судьбы государства. Не могу выразить, какую жалость и горькую печаль они возбуждают: никого не видно, кто знал бы, чего хочет, кто желал бы горячею душой, кто решился бы действовать твердою волей, кто видел бы правду, кто говорил бы правду твердым словом. Все какие-то скопцы, а не люди, - самые лучшие из них колеблются, трусят, раздвоены в своей мысли, и оттого говорят только, но не действуют, и все врозь друг с другом, и нет единой решительной воли, которая связала бы их вместе и направила. Они все живут так, как будто величие их власти им принадлежит, а дело их идет само по себе. И горько слышать пустые и громкие их речи, когда знаешь жалкие дела их. Они думают, что сделали свое дело, когда выслушали доклад своих подчиненных, которые привыкли настраивать их как угодно, и потом понести выше свой собственный доклад в том же роде. Если б они понимали, что значит быть государственным человеком, они никогда не приняли бы на себя страшного звания: везде оно страшно, а особенно у нас, в России. Ведь это значит - не утешаться своим величием, не веселиться удобством, а приносить себя в жертву тому делу, которому служишь, отдать себя работе, которая сожигает человека, отдавать каждый час свой и с утра до ночи быть в живом общении с живыми людьми, а не с бумагами только. У нас, в России, все только людьми можно сделать, и всякое дело надобно держать, не опуская ни на минуту: как только опустишь его в той мысли, что оно идет само собою, так дело разоряется, и люди расходятся и опускаются. И вот так-то у нас теперь опущено и запущено все - от края до края. До того дошло, что во все места правления проникли злодеи и изменники, облеченные тоже властью; да и все раздвоились в мысли о том, что составляет существо доброй совести, правды и закона"*(391).

Ключевую фразу приведенного письма, выражающую суть воззрений К.П. Победоносцева на государство, составляют слова: "У нас, в России, все только людьми можно сделать". Они и объясняют во многом, почему он являлся, как это отмечал князь В.П. Мещеряков, "неумолимым критиком всякой мысли", направленной к реформе государственного строя. Главную свою надежду в улучшении жизни в России Константин Петрович возлагал не на систему государственных институтов и органов, а на людей, их наполняющих*(392).

И первым из таких людей, способных возвысить Россию, поставить ее на уровень самых развитых в экономическом и культурном отношении государств, он считал своего ученика - императора Александра III. Отстаивая самым решительным образом неограниченность его верховной власти представительными государственными учреждениями, Победоносцев заботился о том, чтобы сохранить ему всю полноту власти и соответственно максимальную степень воздействия на ход государственных дел. Он старался исключить любую возможность ограничения свободы государственной деятельности российского императора на благо русского народа.

Понимая, что без содействия группы образованных, умных и бескорыстных чиновников государь будет бессилен, Победоносцев старался подобрать ему таких людей. О том, какими критериями он руководствовался при этом, показывает, например, случай с замещением поста Киевского, Подольского и Волынского генерал-губернатора, освободившегося после смерти 15 июля 1888 года занимавшего его генерала от инфантерии Александра Романовича Дрентельна. Промедление с назначением нового генерал-губернатора породило слух об упразднении данного поста. 23 сентября 1888 года Константин Петрович обратился по этому поводу со специальным письмом к Александру III.

Прежде всего он постарался утвердить государя в мысли о чрезвычайной важности должности Киевского генерал-губернатора: "Вопрос о назначении преемника Дрентельну, продолжает быть предметом толков, забот и опасений. Он так важен во всех отношениях и, в частности, для церковного дела в Юго-Западном крае, что я решаюсь утруждать настоящим писанием Ваше Императорское Величество.

По всем получаемым мною с места сведениям, отсутствие главного начальника и ослабление центральной власти сказывается уже во всем крае очень ощутительно. Все враждебные русскому делу явные и тайные силы и влияния подняли голову, ободрились и производят не без успеха агитацию в населении, особливо в инородческом...

Между тем здесь все сильнее распространяется слух, будто бы предложено вовсе не назначать в Юго-Западный край генерал-губернатора. Слух этот тревожит многих.

Позвольте, Ваше Величество, высказать мое крепкое убеждение, что такое решение, при настоящих обстоятельствах, было бы политическою ошибкой. Невозможно оставить этот край без крепкой местной власти, - в таком случае все, что доселе там сделано и начато в Ваше царствование для русского дела, начнет упадать и разрушаться. Губернаторы не в силах сдержать этого движения и направить его: их власть вся связана узами, их распоряжения - в зависимости от министерских канцелярий, их воля не имеет твердости и единства, если ими не управляет твердая воля главного начальника, имеющего особые полномочия, облеченного особым монаршим доверием и дающего отчет и ответ непосредственно государю"*(393).

Обосновав утверждение о необходимости генерал-губернатора в Киеве, Победоносцев задался далее вопросом: кого найти на место Дрентельна, кого выбрать с полной уверенностью? Относительно качеств, которыми должен был обладать новый генерал-губернатор, его ответ был совершенно определенным: "Нужен человек с твердою волею, но и с твердым, ясным, непоколебимым сознанием русских интересов в этом крае, с верою в русскую церковь, без предрассудков и увлечений современного космополитизма, без своекорыстных инстинктов..."*(394). Но когда речь зашла о конкретной кандидатуре на генерал-губернаторский пост, Константин Петрович заколебался. "Сознаю вполне, - признался он, - всю трудность найти такого человека теперь, когда мы так оскудели людьми; но искать его, искать всеми силами непременно следует, и в таком случае может ли быть, чтоб не нашли его. Неужели из-за затруднений в выборе следует покинуть все дело и успокоиться на случайных назначениях губернаторов?" Но тем не менее Победоносцев счел необходимым высказать свое мнение и о подходящей для этой должности персоне.

"Я не перестаю думать об этом, и позвольте мне, Ваше Величество, высказать свою мысль с полной откровенностью, - начал он. - Решаюсь на это в том убеждении, что я ни разу не давал Вашему Величеству повода предполагать, что мои обращения к Вам в чем-либо вызывались личным интересом или личным самолюбием. Я могу, конечно, ошибаться, но мною руководило и руководит всегда только горячее желание добра и правды для России и для Вашего Величества"*(395). Победоносцев признался здесь, что не раз обращался к императору по поводу назначения на те или иные государственные должности.

"Сознаюсь, - продолжал он свое письмо, - что из всех лиц, мне известных и стоящих, так сказать, на виду и на очереди, я ни на ком не могу остановиться. Из наличных генерал-губернаторов никто не годится для Киева. Годился бы, может быть, гр. Игнатьев, но он необходим для Сибири, где только что принялся за дело. Оржевский, без сомнения, желал бы этого назначения, и он человек способный, но назначить его сюда страшно, тем более, что он имеет важные материальные интересы в крае. Есть люди, на коих можно бы положиться с уверенностью, напр., Смекалов, которого я считаю в первом ряду администраторов, но он необходим для Кавказа, где протекала и сосредоточена вся его деятельность.

Не видать людей, может быть, мне не видать потому, что я военных генералов мало знаю. Но кого я знаю, о тех раздумывал и после долгого раздумья позволяю себе назвать вашему величеству одно имя, на коем останавливается мысль моя.

Это - генерал-лейт[енант] Маркович, помощник начальника гл. штаба в военном министерстве. Говорят, что способности его в настоящем его звании весьма ценятся в военном министерстве. А мне известно, что он человек в душе русский, твердый в убеждениях и горячо принимающий к сердцу русские интересы. Смею назвать имя его Вашему Величеству, хотя, может быть, никто на нем не останавливался. Я старался прежде всего искать человека твердого в убеждениях, и мне кажется, судя по тому, что я знаю, что у Марковича есть твердость, потребная для этого края. Притом, может быть, полезно быть именно там лицу, опытному в стратегических соображениях. Как бы мы ни успокаивались надеждою на мир, - вся почва, на которой мы стоим, изрыта военными приготовлениями, и нет сомнения, что мы окружены недоброжелательными соседями. А по частным сведениям, не подлежит сомнению, что Австрия не только не приостановила военные приготовления в Галиции, но еще усиливает их. Недавно сам император был в Перемышле, остался недоволен укреплениями и велел вновь производить работы в увеличенном размере.

Вот те соображения, которые почел я долгом представить вниманию Вашего Величества"*(396).

Александр III действительно принял во внимание приведенные соображения обер-прокурора Святейшего Синода и назначил 12 августа 1889 года на пост Киевского, Подольского и Волынского генерал-губернатора первого из названных им генералов, а именно: генерал-лейтенанта Алексея Павловича Игнатьева.

Победоносцев же все то время, пока вопрос о новом генерал-губернаторе для Юго-Западного края стоял на повестке, внимательно следил за тем, в чью сторону склоняется выбор императора. Когда ходившие в обеих столицах слухи вдруг вынесли на роль одного из кандидатов на эту должность графа В.А. Бобринского, Константин Петрович всерьез забеспокоился и обратился к государю:

"Теперь внимание всех русских людей, принимающих к сердцу благо России, занято вопросом: кто будет преемником Дрентельна в Киеве? Все чувствуют, как это важно, - будет ли продолжаться система управления в русском духе, или совершится опять несчастный поворот, в роде того, который был в Вильне и в Варшаве? Все зависит от лица; а ныне столько людей, колеблющихся в направлении, что поневоле приходится думать со страхом: кто-то будет, - русский ли человек по духу и разуму, или человек лишь по имени русский, но духа иностранного. Называют много имен, конечно, без всякого основания, ибо никто не может знать, кто имеется в виду.

Но в последнее время стали усиленно называть одно имя, которое возбуждает сильные опасения. Мне уже писали из Петербурга, что говорят о Владимире Бобринском, а теперь И.Д. Делянов пишет из Москвы, что там слух этот распространен сильно и возбуждает опасения. Не могу знать, есть ли что основательное в этом слухе, и было ли произнесено имя гр. Бобринского в советах Вашего Величества. Но не могу умолчать, что, по моему мнению и по мнению многих русских людей, такое назначение было бы бедственное для края.

Бобринские все, сколько - я их не знаю, люди чужестранного воспитания, чужестранного образа мысли, космополиты в политике и исполненные либеральных фантазий. А гр[аф] Владимир Бобринский (управляющий одно время министерством путей сообщения*(397)) известен в особенности своею деятельностью в прибалтийских губерниях, когда покойный государь в начале царствования*(398) посылал его исследовать вопрос о движении к православию эстов и латышей. Тогда молодой Бобринский, попав совершенно под влияние баронов, представил дело в извращенном виде и был одним из главных виновников торжества немцев в этом вопросе"*(399).

В своем стремлении собрать вокруг Александра III когорту талантливых, волевых, твердых в убеждениях и горячо принимающих к сердцу русские интересы людей Победоносцев нередко шел наперекор мнению императора, прилагая все усилия для того, чтобы убедить его величество в своей правоте. Один из таких случаев был связан с именем русского патриота выдающего военачальника М.Д. Скобелева (1843-1882).

В критические для Александра III первые два месяца его царствования, когда группа влиятельных сановников во главе с министром внутренних дел М.Т. Лорис-Меликовым предпринимала попытки навязать ему реформу государственного строя, Михаил Дмитриевич открыто выступил в их поддержку. Александр III не мог простить такой позиции генералу. Кроме того, Скобелев не скрывал отрицательного отношения к молодому императору, и сообщения о его высказываниях наверняка дошли до ушей его величества. Зная о сложных взаимоотношениях генерала Скобелева с государем, Константин Петрович тем не менее предпринял попытку примирить их друг с другом. Описывая 4 мая 1881 года Александру III ситуацию, сложившуюся в чиновничестве после издания 29 апреля высочайшего манифеста о незыблемости государственного порядка, Победоносцев добавил следующие строки: "Еще у меня на душе мысль, которую осмелюсь высказать. По газетам вижу, что Скобелев должен быть на днях. Я знаю, что он не нравился Вашему Величеству; лично я не знаком с ним, но мне кажется, что на него многое наговорили Вам напрасно. Между тем Скобелев - сила в армии и в народе, и, по всем отзывам, - человек очень способный и одушевляющий людей. Мне думается, что преданное содействие и служение этого человека может еще во многих случаях понадобиться Вашему Величеству, и потому очень важно, как он будет принят. Смею сказать: пусть этот человек выйдет от Вас довольный, с чувством не холодным, а с чувством горячей к Вам преданности"*(400).

Данная попытка сблизить Александра III и Скобелева не увенчалась успехом. Но Победоносцев проявил настойчивость и обратился к государю с большим посланием, специально посвященным генералу:

"Ваше Императорское Величество. Опять должен просить у Вас прощение в своей назойливости, ибо возвращаюсь к тому же предмету, о котором писал уже и беспокоил Вас.

Я уже смел писать Вашему Величеству о предмете, который считаю важным - о приеме Скобелева. Теперь в городе говорят, что Скобелев был огорчен и сконфужен тем, что Вы не выказали желания знать подробности о действиях его отряда и об экспедиции, на которую обращено было всеобщее внимание и которая была последним, главным, военным делом, совершенным в минувшее царствование. Я считаю этот предмет настолько важным, что рискую навлечь на себя неудовольствие Вашего Величества, возвращаясь к нему. Смею повторить слова, что Вашему Величеству необходимо привлечь к себе Скобелева сердечно. Время таково, что требует крайней осторожности в приемах. Бог знает, каких событий мы можем еще быть свидетелями и когда мы дождемся спокойствия и уверенности. Не надобно обманывать себя: судьба назначила Вашему Величеству проходить бурное, очень бурное время, и самые опасности и затруднения еще впереди. Теперь время критическое для Вас лично: теперь или никогда, - привлечете Вы к себе и на свою сторону лучшие силы России, людей, способных не только говорить, но самое главное - способных действовать в решительные минуты. Люди до того измельчали, характеры до того выветрились, фраза до того овладела всеми, что уверяю честью, глядишь около себя и не знаешь, на ком остановиться. Тем драгоценнее теперь человек, который показал, что имеет волю и разум, и умеет действовать: ах, этих людей так немного! Обстоятельства слагаются, к несчастью нашему, так, как не бывало еще в России, - предвижу скорбную возможность такого состояния, в котором одни будут за Вас, другие против Вас. Тогда, если на стороне Вашего Величества будут люди, хотя и преданные, но неспособные и нерешительные, а на той стороне будут деятели, - тогда может быть горе великое и для Вас, и для России. Необходимо действовать так, чтобы подобная случайность оказалась невозможной. Вот, теперь будто бы некоторые, не расположенные к Вашему Величеству и считающие себя обиженными, шепчут Скобелеву: "Посмотри, ведь мы говорили, что он не ценит прежних заслуг и достоинств". Надобно сделать так, чтобы это лукавое слово оказалось ложью не только к Скобелеву, но и ко всем, кто заявил себя действительным умением вести дело и подвигами в минувшую войну. Если к некоторым из этих людей, Ваше Величество, имеете нерасположение, ради Бога, погасите его в себе; Вы с 1-го марта принадлежите, со всеми своими впечатлениями и вкусами, не себе, но России и своему великому служению. Нерасположение может происходить от впечатлений, впечатления могли быть навеяны толками, рассказами, анекдотом, иногда легкомысленным и преувеличенным. Пускай Скобелев, как говорят, человек безнравственный. Вспомните, Ваше Величество, много ли в истории великих деятелей, полководцев, которых можно было бы назвать нравственными людьми - а ими двигались и решались события. Можно быть лично и безнравственным человеком, но в то же время быть носителем великой нравственной силы. И иметь громадное нравственное влияние на массу. Скобелев, опять скажу, стал великой силой и приобрел на массу громадное нравственное влияние; то есть люди ему верят и за ним следуют. Это ужасно важно, и теперь важнее, чем когда-нибудь.

У всякого человека свое самолюбие, и оно тем законнее в человеке, чем очевиднее для всех дело, им совершенное. Если бы дело шло лишь о мелком тщеславии, - не стоило бы и говорить. Но Скобелев вправе ожидать, что все интересуются делом, которое он сделал, и что им прежде и более всех интересуется русский государь. Итак, если правда, что Ваше Величество не выказали в кратком разговоре с ним интереса к этому делу, желание знать подробности его, положение отряда, последствия экспедиции и т.д., Скобелев мог вынести из этого приема горькое чувство.

Позвольте, Ваше Величество, на минуту заглянуть в душевное Ваше расположение. Могу себе представить, что Вам было неловко, неспокойно со Скобелевым, и что Вы старались сократить свидание. Мне понятно это чувство неловкости, соединенное с нерасположением видеть человека, и происходящая от него неуверенность. Но смею думать, Ваше Величество, что теперь, когда Вы государь русский, - нет и не может быть человека, с которым Вы не чувствовали бы себя свободно, ибо в лице Вашем - предо всеми и перед каждым стоит сама Россия, вся земля с верховной властью"*(401).

Приведенное письмо показывает, что в лице Победоносцева Александр III имел человека великой нравственной силы и в то же время глубокого и самостоятельного государственного ума. Константин Петрович полностью соответствовал идеалу необходимого России государственного деятеля, который он сформулировал в письмах императору: он был человеком "с твердою волею, но и с твердым, ясным, непоколебимым сознанием русских интересов..., с верою в русскую церковь, без предрассудков и увлечений современного космополитизма, без своекорыстных инстинктов".

Неожиданная и загадочная смерть М.Д. Скобелева смешала планы Победоносцева. 25 июня 1882 года Константин Петрович написал Александру III последние слова о выдающемся русском военачальнике: "Сегодня в Петербурге внезапно поразила меня весть о кончине Скобелева. Все точно ошеломлены и ходят повеся головы. Видно Бог прогневался на нас, что отнимает у нас лучших людей, одного за другим, людей с головою и сердцем. Враги наши будут рады, что Скобелева нет. Это было военное имя, это было ручательство, что в случае войны будет кому командовать и вести полки к победе. В военном деле, в доверии и уверенности войска имя имеет великое значение. Очень грустно. Мысль невольно обращается к Вашему Величеству и к судьбам России. Дай Боже, - так теперь молятся все верные сыны России, - дай Боже, чтоб явились у нас люди крепкие, бодрые духом на смену прежним деятелям!"*(402)

Анна Федоровна Тютчева, бывшая замужем за И.С. Аксаковым, записала в свой дневник 26 июня 1882 года свои впечатления от гибели генерала Скобелева: "Вчера мой муж вернулся из города к обеду; уже когда он входил, я увидела, что у него было страшно расстроенное лицо. Я его спросила, не болен ли он. Он кратко ответил: "Вчера Скобелев приехал в Москву и дал мне знать, что будет у меня сегодня, а ночью, в первом часу скончался от разрыва сердца". Я остолбенела. Еще один из столь редких славных людей России сломлен во цвете лет, полный сил и здоровья, каким-то таинственном образом насильственно вырван из жизни, открывшей ему широкую и мощную деятельность! Как будто какое-то проклятие тяготеет над нашей несчастной родиной: все сколько-нибудь гениальные, сколько-нибудь талантливые, сколько-нибудь идеальные люди роковым образом обречены на погибель, прежде чем принесут свои плоды" (курсив мой. - В.Т.).

В начале 90-х годов влияние Победоносцева на Александра III ослабло. Это заметили многие сановники. С.Ю. Витте, управлявший с 30 августа 1892 года министерством финансов, а с 1 января 1893 года занимавший в нем пост министра, и потому часто общавшийся с государем, утверждал в своих мемуарах, что, успокоив Россию в последние годы своего царствования, Александр III, "видимо, пошел в другую сторону во внутренней политике. Он начал все более благосклонно относиться к окраинам и инородцам. Победоносцев потерял на него всякое влияние". По свидетельству Витте, вскоре после его назначения министром финансов император сказал ему во время одного из докладов: "Имейте в виду, что К.П. [Победоносцев] всегда все критикует, и если его слушаться, можно застыть"*(403).

Переписка К.П. Победоносцева к Александру III в период с конца 80-х годов и до самой кончины его величества отражает падение влияния обер-прокурора на ход государственных дел. Проблемы церкви, состояние церковно-приходских школ, посещение храмов и монастырей, состояние здоровья митрополитов - этими темами почти исчерпывается содержание писем Победоносцева. Впрочем, и самого Победоносцева стали меньше интересовать государственные дела, но оставался, как и прежде, огромный интерес к церкви*(404).

Он смотрел на церковь не только как на организацию для отправления религиозного культа. Церковь была для него спасительным островком в океане сошедшей с ума общественной стихии - последним прибежищем русского человека, пребывание в котором позволяет укрыться от дикости и жестокости государственной жизни.

Смерть императора Александра III, случившуюся 20 октября 1894 года, Константин Петрович воспринял как трагедию для себя и для России. "Скорби нашей и плачу о возлюбленном государе нет меры и пределов"*(405) - такими словами он начал свое письмо наследнику императорского престола цесаревичу Николаю Александровичу. Для его высочества смерть Александра III была двойным горем: он потерял не только отца, но и прежнюю беззаботность. На следующий день ему предстояло взойти на трон. Казалось бы, его наставник должен был в данной ситуации искать слова утешения. Однако Победоносцев и в столь трагический день остался верен себе. "Но в эту страшную минуту надобно думать о России и о Вашем Императорском Величестве, - наставлял он цесаревича. - Вся Россия жаждет видеть невесту Вашу православною. Она сама жаждет этого; этого желал в бозе почивший родитель Ваш. Вы этого желали всей душой. В его болезненном состоянии трудно было приступить к нему с решением этого великого дела, и оно не успело состояться до кончины его. Теперь какое было бы счастье, какое утешение для народа, если можно было бы приступить к нему немедленно - пускай посреди горя, но на самом пороге нового царствования.

Завтрашний день - день восшествия на престол, считается днем не траурным. Что препятствует завтра же совершить священнодействие? Оно не требует ни оповещения, ни присутствия многочисленных официальных свидетелей, может совершиться просто и тихо; вся семья собрана теперь в Ливадии. Приготовлений никаких не нужно.

Но в тот же день последовал бы от имени Вашего манифест о сем, который поднял бы дух во всей России и для Вашего Величества был бы великим актом вступления, так сказать, в народную душу. В манифесте можно было бы все это объяснить прекрасно"*(406).

Молодой император сделал все, как советовал Победоносцев. 21 октября был издан высочайший манифест "О восприятии Ее Великогерцогским Высочеством, Принцессою Алисою Гессенскою Православной веры". Николай I сообщал в нем: "Сегодня совершилось Священное Миропомазание над Нареченною Невестою Нашею. Прияв имя Александры, она стала Дщерию Православной Нашей Церкви, к великому утешению Нашему и всей России"*(407).

Россия, а вместе с ней и Победоносцев, вступила в новую эпоху своей жизни.

Биография

Родился в Москве в семье профессора словесности и литературы Императорского Московского университета Петра Васильевича Победоносцева, отец которого был священником , и его второй жены Елены Михайловны; был младшим среди 11 детей его отца (от двух браков).

В 1865 году назначен членом консультации Министерства юстиции ; в 1868 году - сенатором ; в 1872 году - членом Государственного совета.

В апреле 1880 года назначен обер-прокурором Святейшего Синода; 28 октября того же года - членом Комитета министров, что явилось беспрецедентным формальным повышением статуса обер-прокурорской должности (его предшественник граф Д. А. Толстой был членом Комитета министров по должности министра народного просвещения). Б. Б. Глинский писал в посмертном биографическом очерке: «<…> Отставка гр. Толстого и назначение на его место в должности обер-прокурора даже рассматривалась многими как либеральная мера, проведённая тогда „диктатором сердца “ в виде уступки общественному мнению, возбужденному консервативным образом мыслей гр. Толстого.»

Вскоре после гибели императора Александра II выступил как лидер консервативной партии в правительстве нового царя; как ближайший советник Александра III явился автором Высочайшего манифеста от 29 апреля 1881 года , провозглашавшего незыблемость самодержавия .

Поддерживал приятельские отношения с М. Н. Катковым и Ф. М. Достоевским . Из его письма Наследнику Цесаревичу Александру Александровичу 29 января 1881 года :

В ночь с 8 на 9 марта 1901 года на него было совершено покушение; сын титулярного советника статистик Самарского губернского земства Николай Константинов Лаговский стрелял в его домашний кабинет; пули попали в потолок . Злоумышленник был схвачен и 27 марта осужден на 6 лет каторги.

Надгробие на могиле К. П. Победоносцева

В октябре 1905 года уволен от должности Обер-прокурора Синода и члена Комитета министров с оставлением в должностях члена Госсовета, статс-секретаря и сенатора .

Кавалер многочисленных орденов: Св. Александра Невского (1883, алмазные знаки к ордену - 1888), Св. Владимира 1-й степени (1896), Св. Андрея Первозванного (Высочайший рескрипт от 16 августа 1898 года, в день открытия памятника Александру II в Москве ; алмазные знаки к ордену при Высочайшем рескрипте - 1 января 1904) и другие. В 1880-1907 годах жил в Петербурге в доме духовного ведомства по адресу Литейный проспект , 62.

Скончался в 6 часов 30 мин вечера 10 марта 1907 года . Вынос тела и отпевание состоялись 13 марта; богослужение в Ново-Девичьем монастыре возглавил митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Антоний (Вадковский) ; члены императорской семьи не присутствовали, присутствовал обер-прокурор Синода П. П. Извольский и ряд министров. Примечательно, что в правительственном органе «Правительственный вестник » не было напечатано сообщения о его погребении (был только некролог). Был погребён у алтаря церкви Свято-Владимирской церковно-учительской школы в Петербурге, ныне двор дома 104 по Московскому проспекту (двор больницы скорой помощи № 21 им. И. Г. Коняшина). Могила сохранилась до наших дней .

Идеи, идеалы. Оценка

В ранней молодости Победоносцев был сторонником либеральных идей. В дневниках А. А. Половцова есть запись (21 февраля 1901) о разговоре с Николаем II : «<…> упоминаю имя Пыпина и говорю, что он в прежнее время был либералом, но что с годами это прошло; а кто же в молодости не был либералом? Ведь сам Победоносцев писал статьи Герцену в „Колокол “. - Государь. Вполголоса. Да, я это слышал. - Я. Он сам мне это говорил. Он написал памфлет на графа Панина.» Упомянутое сочинение - анонимный памфлет-биография Панина, опубликованный Герценом в седьмой книжке «Голосов из России », автором которого считается двадцатиоднолетний Победоносцев .

Однако либеральные увлечения юности были быстро забыты. Зрелый К. П. Победоносцев - мыслитель консервативно-охранительного направления. Наиболее полное его мировоззрение изложено в «Московском сборнике», опубликованном в 1896 году. Он резко критиковал основные устои культуры и принципы государственного устройства стран современной ему Западной Европы; осуждал демократию и парламентаризм , который называл «великой ложью нашего времени»: всеобщие выборы, по его мнению, рождают продажных политиканов и понижают нравственный и умственный уровень управленческих слоев.

Пытался противостоять распространению либеральных идей; стремился восстановить религиозное начало в народном образовании после внедрения секуляризма в обер-прокурорство графа Д. А. Толстого : в предисловии к своему учебнику «История Православной Церкви до разделения церквей» писал: «Грустно и обидно, если при мысли об „Истории Церкви“ возникает представление о заучивании известных фактов, расположенных в известном порядке <…> История Церкви должна запечатлеться не в одной памяти, но в сердце каждого, как таинственная история страдания, ради великой, бесконечной любви.»

Победоносцев считал, что церковь и вера - основы государства: «Государство не может быть представителем одних материальных интересов общества; в таком случае оно само себя лишило бы духовной силы и отрешилось бы от духовного единения с народом. Государство тем сильнее и тем более имеет значения, чем явственнее в нём обозначается представительство духовное. Только под этим условием поддерживается и укрепляется в среде народной и в гражданской жизни чувство законности, уважение к закону и доверие к государственной власти. Ни начало целости государственной или государственного блага, государственной пользы, ни даже начало нравственное - сами по себе недостаточны к утверждению прочной связи между народом и государственною властью; и нравственное начало неустойчиво, непрочно, лишено основного корня, когда отрешается от религиозной санкции. <…> Религия, и именно христианство, есть духовная основа всякого права в государственном и гражданском быту и всякой истинной культуры. Вот почему мы видим, что политические партии самые враждебные общественному порядку партии, радикально отрицающие государство, провозглашают впереди всего, что религия есть одно лишь личное, частное дело, один лишь личный и частный интерес.»

Примечательны мысли и терминология его проекта речи для императора Александра III в Большом Кремлёвском дворце , во время первого, в качестве царя, посещения им Москвы в июле 1881 года: «<…> Здесь, в Москве, никогда не истощалось живое чувство любви к отечеству и преданности законным Государям; здесь русские люди не переставали чувствовать, что кто враг русского Царя и законной Его власти, тот враг народа, враг своего отечества. Здесь, посреди живых памятников Божия промысла над Россией, я исполняюсь новою надеждою на помощь Божию и на победу над беззаконными врагами. <…>» Находясь в Москве 17 - 18 июля , император не произнёс предложенных в проекте Победоносцева слов, сказав в заключение своей краткой речи на Высочайшем выходе в Екатерининской зале: «<…> как прежде Москва свидетельствовала, так и теперь свидетельствует, что в России Царь и народ - составляют одно единодушное, крепкое целое.»

По мнению анонимного автора статьи о нём в Энциклопедическом словаре Гранат (Том 32-й; ), «он был скорее глашатаем реакции , лидером же её стал его антагонист гр. Д. Толстой » .

Исследователь истории русской богословской мысли и культуры Георгий Флоровский писал о его воззрениях и политике (): «Есть что-то призрачное и загадочное во всём духовном образе Победоносцева. <…> Он был очень скрытен, в словах и в действиях, и в его „пергаментных речах“ было трудно расслышать его подлинный голос. Он всегда говорил точно за кого-то другого, укрывался в условном благозвучии и благообразии очень и очень размеренных слов. <…> Победоносцев по-своему был народником или почвенником. Это сблизило его с Достоевским . <…> Но вдохновение Достоевского было Победоносцеву духовно чуждо. И образ пророка скоро померк в его холодной памяти… Народником Победоносцев был не в стиле романтиков или славянофилов, скорее в духе Эдм. Бёрка , и без всякой метафизической перспективы. Очень многое в его критике западной цивилизации и прямо напоминает контрреволюционные апострофы Бёрка. Победоносцев верил в прочность патриархального быта, в растительную мудрость народной стихии, и не доверял личной инициативе. <…> Есть что-то от позитивизма в этом непримиримом отталкивании Победоносцева от всякого рассуждения. Умозаключениям он всегда противопоставляет „факты“. Обобщений он избегает не без иронии, и отвлечённых идей боится. <…> И здесь основная двусмысленность его воззрения. Вся эта защита непосредственного чувства у Победоносцева построена от противного. Сам он всего меньше был человеком непосредственным или наивным. Всего меньше сам он жил инстинктом. Сам он весь насквозь отвлечённость. Это был человек острого и надменного ума, „нигилистического по природе“, как о нём говорил Витте. <…> И когда он говорит о вере, он всегда разумеет веру народа, не столько веру Церкви. <…> В православной традиции он дорожил не тем, чем она действительно жива и сильна, не дерзновением подвига, но только её привычными, обычными формами. Он был уверен, что вера крепка и крепится нерассуждением, а искуса мысли и рефлексии выдержать не сможет. Он дорожит исконным и коренным больше, чем истинным. <…> Богословия Победоносцев решительно не любил и боялся, и об „искании истины“ отзывался всегда с недоброй и презрительной усмешкой. Духовной жизни не понимал, но пугался её просторов. Отсюда вся двойственность его церковной политики. Он ценил сельское духовенство, немудреных пастырей наивного стада, и не любил действительных вождей. Он боялся их дерзновения и свободы, боялся и не признавал пророческого духа. <…> Победоносцев не хотел общественной и культурной влиятельности иерархии и клира , и властно следил за выбором епископов, не только по политическим мотивам, не только ради охраны правительственного суверенитета.»

Ему приписывается фраза, сказанная в начале 1900-х Николаю II: «Я сознаю, что продление существующего строя зависит от возможности поддерживать страну в замороженном состоянии. Малейшее теплое дуновение весны, и все рухнет.»

Критика

Согласно мнению энциклопедии Britannica , Победоносцев стремился «защищать Россию и Русскую православную церковь от всех конкурирующих религиозных групп, как то: староверов , баптистов , католиков и иудеев » и был, таким образом, «в значительной степени ответствен за правительственную политику подавления религиозных и этнических меньшинств, а также западнически ориентированной либеральной интеллигенции» .

Победоносцеву рядом научных источников приписывается фраза о будущем живущих в России евреев: «Одна треть вымрет, одна выселится, одна треть бесследно растворится в окружающем населении» . Профессор Университетского колледжа Лондона Джон Клиер, анализируя источники цитаты (он приводит английскую версию «A third will be converted, a third will emigrate, and a third will die of hunger») и взгляды Победоносцева, приходит к выводу, что происхождение этой цитаты «очень сомнительно» в связи с тем, что Победоносцев неоднократно скептически высказывался о возможности обращения евреев в православие .

Оценку роли Победоносцева как проводника антиеврейской политики, давала европейская пресса того времени ; «Краткая еврейская энциклопедия » ( -) называет его «вдохновителем самых жестоких антиеврейских мероприятий Александра III» ; историк В. Энгель в начале 2000-х утверждал: «Укрепление начал православия по Победоносцеву означало отказ от мирного сосуществования с другими религиями, „враждебными“ православию. Самой враждебной религией был признан иудаизм» .

К началу XX века, когда реальное влияние Победоносцева начало ослабевать, в леворадикальной и либеральной среде его фигура превратилась в символ крайней реакции и объект ненависти, иллюстрацией которой может служить характеристика, данная ему одним из деятелей Конституционно-демократической партии (кадетов) В. П. Обнинским в его анонимно изданной в Берлине книге: «[Победоносцев -] злой гений России, советчик реакции трёх императоров, беспринципный бюрократ, неверующий глава духовенства , развратный страус нравственности, подкупной ревнитель честности. Главный виновник разложения православной церкви. <…>» . В первом издании Большой советской энциклопедии (Т. 45, ) о нём говорилось: «[Победоносцев] - реакционер, яростный поборник самодержавия, вдохновитель самой чёрной дворянско-крепостнической реакции 80-90-х гг., вождь воинствующего мракобесия и черносотенства , злейший и активнейший враг не только социализма, но и буржуазной демократии . <…> проводил политику жесточайших преследований старообрядцев и сектантов и притеснения всяких иноверцев.»

В те годы дальние, глухие,

В сердцах царили сон и мгла:
Победоносцев над Россией
Простёр совиные крыла,
И не было ни дня, ни ночи
А только - тень огромных крыл;
Он дивным кругом очертил
Россию, заглянув ей в очи

Стеклянным взором колдуна.

Научное наследие. Библиография его работ

Выступал также в качестве переводчика:

Ряд произведений К. П. Победоносцева переиздан в наши дни.

Примечания

1. Томсинов В. А. Российские правоведы XVIII-XX веков: очерки жизни и творчества . М.: Зерцало, 2007, Том 1, стр. 368.
2. Глинский Б. Б. // «Исторический вестник », апрель 1907, стр. 270.
3. Правила о церковно-приходскихъ школахъ. // «Правительственный вестник ». 25 июля (6 августа) 1884, № 164, стр. 1.
4. Данные по: Глинский Б. Б. Константин Петрович Победоносцев. (Материалы для биографии) // «Исторический вестник », апрель 1907, стр. 268.
5. ГА РФ Ф.677. Оп.1. Д.963. Л.12-13. Кат.88
6. . М., 1925, Т. I, стр. 310-311.
7. «Московские церковные ведомости», 1901, № 11, стр. 141.
8. Из писем К. П. Победоносцева к Николаю II (1898-1905) . / Публ. М. Н. Курова // «Религии мира: История и современность». Ежегодник. 1983. - М., 1983, стр. 184-189.
9. «Правительственный вестник », 16 () августа 1898, № 178, стр. 1.
10. Свято-Владимирская церковно-учительская школа
11. Анонс - Панихида по К. П. Победоносцеву
12. Д. Н. Шилов. СПб., 2002, стр. 580.
13. Незабытые могилы / Сост. В. Н. Чуваков. М., 2004. Т. 5, стр. 497.
14. Голоса из России. Сборники А. И. Герцена и Н. П. Огарёва. Выпуск четвёртый (комментарии и указатели). Под редакцией академика М. В. Нечкиной и д.и.н. Е. Л. Рудницкой. «Наука», 1975 г. Тираж 81000 экз. Страница 234.
15. «История Православной Церкви до разделения церквей». Изд. 3-е, Спб., 1895, стр. I (пунктуация по источнику).
16. ЦЕРКОВЬ И ГОСУДАРСТВО // Части IV, V («Московский Сборник»)
17. Письма Победоносцева к Александру III . М., 1925, Т. I, стр. 349 (проект приложен к письму Победоносцева от 16 июля 1881 года; выделение - по источнику).
18. «Правительственный вестник», 19 () июля 1881, № 159, стр. 3.
19. «Московские ведомости », 18 июля 1881, № 197, стр. 3.
20. Памяти Победоносцева // «Московские ведомости », 13 () 1907, № 59, стр. 2.
21. Статья подписана «М. П.»
22. Энциклопедический словарь Гранат . Т. 32, стб. 382.
23. Прот. Георгий Флоровский . VII. Историческая школа. // Пути русского богословия . Париж, 1937, стр. 410-412 (редакция текста - по оргиналу книги; курсив соответствует выделению в оргинале).
24. Н. Бердяев . Истоки и смысл русского коммунизма (1937) // Глава VI, 5
25. Вел. кн. Александр Михайлович . Книга воспоминаний // Глава 11 ()
26. Керсновский А.А . Глава XII. «Застой» // История Русской армии . Белгад, 1938.
27. Encyclopedia Britannica, article about Konstantin Petrovich Pobedonostsev
28. О. В. Будницкий. «От редакции»
29. Победоносцев Константин - статья из Электронной еврейской энциклопедии
30. Simon Dubnow, History of the Jews in Russia and Polanld, trans. I. Friedlaender, 3 vols. (Philadelplhia, 1916-20), Vol 3, p. 10
31. State Policies and the Conversion of Jews in Imperial Russia
32. «Победоносцев был очень недоволен той ролью, которая ему отводилась в западной прессе в связи с антиеврейскими беспорядками». Рост антиеврейских беспорядков в стране
33. В. Энгель .Период реакции в царствование Александра III. Погромы. Истоки еврейских национальных движений.
34. [Обнинский В. П.] Последний самодержец. Очерк жизни и царствования императора России Николая II-го - Eberhard Frowein Verlag, Berlin, , стр. 12 (подпись под фотографией).
35. БСЭ , изд 1-е, Т. 45-й, 1940, стб. 732.
36. Александр Блок .
37. Колбанова Е. А. «Муж истины, правды и чести…» К 100-летию со дня кончины К. П. Победоносцева
38. Написание имени - по «Предисловию» к изданию, ноябрь 1898 года.
39. Написания отчества - как в источнике.
40. Грехнев М. В., Миркина М. А. К вопросу о литературном творчестве К. П. Победоносцева
41. «Письма Александру III» (некоторые из опубликованных).

Литература

1. Глинский Б. Б. Константин Петрович Победоносцев. (Материалы для биографии) // «Исторический вестник », апрель 1907, стр. 247-274.
2. Д. Н. Шилов. Государственные деятели Российской империи. СПб., 2002, стр. 580-591.
3. R.F. Byrnes. Pobedonostsev. His life and Thought. Bloomington, London, 1968.
4. Е. В. Тимошина. Политико-правовая идеология русского пореформенного консерватизма: К. П. Победоносцев. - СПб: Издательство СПбГУ, 2000. - 204 с. - 1000 экз. - ISBN 5-93333-016-7
5. «Константин Петрович Победоносцев (1827-1907)» // Томсинов В. А. Российские правоведы XVIII-XX веков: Очерки жизни и творчества . М.: Зерцало, 2007. Том 1, стр. 348-415.
6. Томсинов В. А. Константин Петрович Победоносцев (1827-1907): человек, государственный деятель и правовед //Победоносцев К. П. Юридические произведения / Под редакцией и с биографическим очерком В. А. Томсинова. М.: Зерцало, 2012. С. 7-216.

• Голубов С. День Константина Петровича . - М.: «Советский писатель», 1941 (сатирическая повесть).

Ссылки

Благодаря ему Россия преодолела кризис самодержавия, церковь вновь стала влиятельным институтом, а император был прозван миротворцем. Два десятилетия ему удавалось сдерживать революционное движение. Что нужно знать об обер-прокуроре Священного Синода.

Задатки просвещенного консерватора

Константин Петрович Победоносцев родился (21 мая 1827 года) и вырос в обволакивающей атмосфере православной семьи патриархальной Москвы. Судя по его воспоминаниям о своем доме в Хлебном переулке, он просто не мог не вырасти консерватором и противником резких обновлений. «Место это родное мне и милое, здесь прошла так тихо и мирно вся моя молодость… Закрою глаза - и вижу перед собой родную церковь и слышу знакомые голоса служения,.. звон колокола… до сих пор отдается в слух мой». Будучи сановником, Победоносцев вот так отзывался о москвичах: «Москва воспитывала и ставила на дело людей особого склада, с характером некоторого идеализма, питавшегося историей и преданием». При этом Победоносцев получил образование в одном из наиболее аристократических, с одной стороны, и одном из наиболее передовых, с другой, вузе Российской Империи – Училище правоведения. Это было место с юнкерскими представлениями о корпоративности, со стремлением создать в России правовое государство, с отвращением к бюрократии.

Учитель царей

Переломом в карьере Победоносцева, который едва ли смог бы добиться таких высот без аристократического происхождения, стало место преподавателя права великому князю Николаю Александровичу в 1861 году. Одновременно с разочарованием в политике реформ («Вокруг совершается такой процесс разложения, что иной раз страх нападает на душу и хочется сказать: довольно») он воспринял это как миссию. Константин Петрович смог найти в наследнике последователя своих взглядов, и был буквально разбит, когда Александр Николаевич скоропостижно скончался в возрасте 21 года от туберкулеза в Ницце. Тогда Победоносцева, которого поддерживали тогда консерваторы, пригласили преподавателем и к Александру, и он смог оказать серьезное влияние на взгляды будущего императора, который согласился с критикой политики отца и представлением об особом пути России. Благодаря Победоносцеву, Александр читал авторов, раскрывающих национальную самобытность России – от Лескова до Достоевского, вел не формальную, а искреннюю церковную жизнь и т.д. И даже когда официально учительство Победоносцева завершилось, влияние продолжалось через переписку, так как цесаревич полностью доверял учителю.

Взгляды и идеалы

«России вовсе неизвестна городская община… с муниципальными учреждениями, с привилегиями автономии и самоуправления, с привычкой к самоуправлению, преимущественно развившейся в среде городского или среднего сословия», - считал Победоносцев.

Важным воззрением обер-прокурора Священного синода было то, что он не считал возможным оценивать деятельность власти с точки зрения нравственности. По его мнению, нельзя считать априори вредными правительственные меры, если они сопряжены с насилием. «Царство духа, мира и любви покуда еще не от мира сего», - говорил он.

«Печальное будет время… утверждал Победоносцев, - когда водворится проповедуемый ныне новый культ человечества. Личность человеческая немного будет в нем значить; снимутся и те, которые существуют теперь, нравственные преграды насилию и самовластию».

Победоносцев ненавидел чиновничество и бюрократию не меньше, чем либералов, так как считал, что бессмысленный аппарат не служит народу и стране, а лишь является орудием того, кто ему приказывает.

Победоносцев считал основой экономики России сельское хозяйство, и стремился создать идеальную на его взгляд хозяйственную единицу - «тип не широкого, но среднего владения, достаточного для удовлетворения нужд семье, так, чтобы члены ее не вынуждены были добывать себе пропитание отхожей работой». Победоносцев очень не любил орудовавших в то время на аграрном рынке «кулаков, жидов и всяких ростовщиков», «несчастной жертвой» которых стали крестьяне.

Когда Александр II был убит и бывший ученик Победоносцева взошел на престол, сановник первым делом обратился к нему с письмом, в котором просил разогнать либералов при дворе, в частности, уволить министра внутренних дел Лорис-Меликова, известного конституционалиста, и связанных с ним министров. Победоносцев писал, что нужно «покончить разом… все разговоры о свободе печати, о своеволии сходок, о представительном собрании». Победоносцев считал себя вправе заменить собой бюрократическую систему. «Я не состою при нем. Но когда происходит что-нибудь весьма безобразное, я пишу к нему со всей откровенностью. Тогда он обыкновенно… благодарит и зовет к себе». Александр III, судя по всему, полностью доверял Победоносцеву, а тот стремился воспользоваться своим положением для пользы государства, как он себе это представлял. При этом обер-прокурор не был тем, что сейчас принято называть «серым кардиналом». Он вполне открыто демонстрировал свои взгляды и проводил довольно активный пиар своей политики. Так, он часто выступал с публичными речами в регионах, и очень ценил этот инструмент. Также Победоносцев отстроил мощную консервативную машину печати, включая и созданную им издательскую структуру Синода.

Всякая нечисть

Так Победоносцев оценивал современное ему развитие культуры. «Ныне в каждом сколько-нибудь значительном городе, - писал Победоносцев Александру III в 1887 г., - есть театры, на которые переходит, развращая нравы праздной публики, всякая нечисть петербургских и московских театров. Завелись по местам театры и в селах». Обер-прокурор считал, что к тому, какую культуру должен потреблять народ, относиться нужно очень строго. Он лично запрещал многие книги, к примеру, «Крейцерову сонату» Толстого, статьи Соловьева и требовал принять к ним меры. Напротив, он поддерживал Достоевского и даже ввел его в царскую семью. Также он очень не любил земские школы, считая, что они занимаются только образованием, но забывают о духовном воспитании. Именно поэтому одной из его первых мер на посту обер-прокурора было создание сети церковно-приходских школ, которые не были подконтрольны Министерству образования. И хотя над ними смеялись и в то, и смеются даже в наше время, они стали хорошей альтернативой земским школам.

Церковь и вера

При Победоносцеве церковь стала получать больше денег от государства, священникам стали выплачивать зарплату, - раньше они жили только на требы, но важнее другое: обер-прокурор использовал систему церкви для влияния в регионах, иерархи оказывали влияние на назначение губернаторов и многие другие дела.

Победоносцев стремился к тому, чтобы православие в России было освобождено от дремучих наслоений, издавал огромное количество духовной литературы. При этом Победоносцев был против восстановления патриаршества, видя в этом опасность создания ненужной структуры влияния.

Обер-прокурор был также врагом любого иноверия, считая это «эпидемической заразной болезнью». Это касалось не только сект, которые в то время стали развиваться, но и традиционных религий. По его мнению, с присоединенными народами нужно поступать максимально строго. Он считал огромной ошибкой закрепление статуса иноверных исповеданий и их иерархии в России.

Еще хуже он относился и к католикам. «До очевидности ясно, - писал он Александру III в ноябре 1881 г., - что противу России и русского дела предпринят теперь с Запада систематический поход, которым руководит католическая церковная сила в тесном союзе с австрийским правительством и польской национальной партией. На западную границу нашу выслана целая армия ксендзов, тайных и явных, действующая по искусному плану для окатоличения и ополячения и пользующаяся искусно всеми ошибками и слепотой наших государственных деятелей, которые с улыбкой готовы уверять, что все спокойно».

ПОБЕДОНОСЦЕВ КОНАСТАНТИН ПЕТРОВИЧ - российский государственный дея-тель, пра-во-вед, пуб-ли-цист, действительный тайный советник (1883), почетный член Пе-тербургской Академии наук (1880).

Внук свя-щен-ни-ка, сын профессора сло-вес-но-сти Московского университета П.В. По-бе-до-нос-це-ва (1771-1843). Окон-чил Училище пра-во-ве-де-ния (1846). С 1846 года на служ-бе в Мо-ск-ве: исполняющий должность обер-сек-ре-та-ря 8-го депутата Се-на-та (1848-1853 годы; выс-ший апел-ляционный суд по гражданским де-лам), обер-сек-ре-тарь Об-ще-го со-б-ра-ния московских депутатов Се-на-та (с 1853 года, исполняющий должность до 1858 года), обер-про-ку-рор 8-го департамента Се-на-та (1863-1866). Од-но-вре-мен-но профессор гражданского пра-ва Московского университета (1860-1865). С 1865 года член Кон-суль-та-ции при Министерстве юс-ти-ции. Се-на-тор (с 1868 года). Член Государственного со-ве-та (с 1872 года).

На ру-бе-же 1850-1860-х годов по-лу-чил из-вест-ность как та-лант-ли-вый пуб-ли-цист и зна-ток гражданского пра-ва. От-стаи-вал прин-ци-пы глас-но-сти и не-за-ви-си-мо-сти су-да. Ак-тив-но уча-ст-во-вал в раз-ра-бот-ке «Ос-нов-ных по-ло-же-ний пре-об-ра-зо-ва-ния су-деб-ной час-ти в Рос-сии», ут-вер-ждён-ных императором Алек-сан-дром II в 1862 году, в ра-бо-те Ко-мис-сии для со-став-ле-ния про-ек-тов за-ко-но-по-ло-же-ний о су-деб-ной час-ти (1862-1863), под-го-то-вив-шей су-деб-ную ре-фор-му 1864 года. Ав-тор фун-даментального «Кур-са гра-ж-дан-ско-го пра-ва » (часть 1-3, 1868-1880 годы; не-од-но-крат-но пе-ре-из-да-вал-ся, по-след-нее издание - 2003 год), ис-поль-зо-вав-ше-го-ся и как учеб-ное по-со-бие, и как прак-тическое ру-ко-во-дство для юри-стов, сборника ма-те-риа-лов по су-до-про-из-вод-ст-ву «Су-деб-ное ру-ко-вод-ст-во» (1872), а так-же ра-бот по ис-то-рии российского гражданского пра-ва («Ис-то-ри-че-ские ис-сле-до-ва-ния и ста-тьи», 1876 год, и другие).

Пре-по-да-вал за-ко-но-ве-де-ние це-са-ре-ви-чу Ни-ко-лаю Алек-сан-д-ро-ви-чу (с 1861 года и вплоть до его смер-ти в 1865 году), в 1863 году со-про-во-ж-дал его в пу-те-ше-ст-вии по Рос-сии, по-лу-чил ши-ро-кую из-вест-ность как один из ав-то-ров (совместно с И.К. Баб-стом) очер-ков о пу-те-ше-ст-вии, со-дер-жав-ших от-кли-ки на зло-бо-днев-ные об-ще-ст-вен-но-по-ли-тические со-бы-тия («Пись-ма о пу-те-ше-ст-вии Го-су-да-ря На-след-ни-ка Це-са-ре-ви-ча по Рос-сии от Пе-тер-бур-га до Кры-ма», пуб-ли-ко-ва-лись в газете «Мо-с-ков-ские ве-до-мо-сти», в 1864 году из-да-ны от-дель-но). Пре-по-да-вал за-ко-но-ве-де-ние великому князю Алек-сан-д-ру Алек-сан-д-ро-ви-чу (с 1881 года император Алек-сандр III) и его суп-ру-ге Ма-рии Фё-до-ров-не, а так-же великим князь-ям Вла-ди-ми-ру Алек-сан-д-ро-ви-чу и Сер-гею Алек-сан-д-ро-ви-чу, в 1880-е годы - це-са-ре-ви-чу Ни-ко-лаю Алек-сан-д-ро-ви-чу (с 1894 года император Ни-ко-лай II).

По-ли-тические взгля-ды Победоносцева эво-лю-цио-ни-ро-ва-ли. Во второй половине 1850-х - начале 1860-х годов вы-сту-пал в под-держ-ку пре-об-ра-зо-ва-ний императора Алек-сан-д-ра II, но при-зы-вал к ос-то-рож-но-сти в про-ве-де-нии ре-форм, на-стаи-вал на не-об-хо-ди-мо-сти их со-гла-со-вания с ис-то-рическими тра-ди-ция-ми Рос-сии. Под впе-чат-ле-ни-ем от и рас-про-стра-не-ния ре-во-люционного дви-же-ния в 1860-1870-е годы пе-ре-шёл на кон-сер-ва-тив-ные по-зи-ции, стал от-ри-ца-тель-но от-но-сить-ся к за-ко-но-дательным пре-об-ра-зо-ва-ни-ям ис-то-ри-че-ски сло-жив-ше-го-ся об-щественного ук-ла-да, уде-ляя главное вни-ма-ние воз-дей-ст-вию на соз-на-ние, ду-хов-ную жизнь лю-дей, ук-ре-п-ле-ние их нрав-ст-вен-но-сти. С середины 1860-х годов Победоносцев был тес-но свя-зан с кон-сер-ва-тив-но-сла-вя-но-филь-ски-ми круж-ка-ми, груп-пи-ро-вав-ши-ми-ся во-круг императрицы Ма-рии Алек-сан-д-ров-ны (суп-ру-ги Алек-сан-д-ра II) и её фрей-лин - сес-тёр А.Ф. и Д.Ф. Тют-че-вых, графини А.Д. Блу-до-вой.

Под-дер-жи-вал от-но-ше-ния с ря-дом вид-ных сла-вя-но-фи-лов - И.С. Ак-са-ко-вым, Ю.Ф. Са-ма-ри-ным, по-этом Ф.И. Тют-че-вым. Ак-тив-но пуб-ли-ко-вал-ся в журнале «Гра-ж-да-нин», со-труд-ни-чал с Ф.М. Дос-то-ев-ским, вме-сте с князем В.П. Ме-щер-ским вхо-дил в бли-жай-шее ок-ру-же-ние великого князя Алек-сан-д-ра Алек-сан-д-ро-ви-ча. В пе-ри-од Восточного кри-зи-са 1875-1877 годов уча-ст-во-вал в дви-же-нии в под-держ-ку балканских сла-вян, ока-зы-вал административную и юри-дическую по-мощь сла-вян-ским бла-го-тво-ри-тель-ным ко-ми-те-там, за-щи-щал сла-вя-но-филь-ские ор-га-ны пе-ча-ти от цен-зур-ных пре-сле-до-ва-ний, под-дер-жи-вал кон-так-ты с британской оп-по-зи-ци-ей (У. Глад-сто-ном и другими), вы-сту-пав-шей за по-иск ком-про-мис-са с Рос-си-ей в ре-ше-нии Вос-точ-но-го во-про-са. По-сле один из ор-га-ни-за-то-ров и пер-вый председатель прав-ле-ния (1879-1883) ак-цио-нер-но-го общества

Наи-бо-лее пол-ное вы-ра-же-ние взгля-дов Победоносцева - его «Мо-с-ков-ский сбор-ник» (1896 год, 5-е издание: 1901 год, пе-ре-ве-дён на ряд ев-ропейских язы-ков). Ос-но-ву воз-зре-ний Победоносцева со-став-ля-ло не-при-ятие ин-ди-ви-дуа-лиз-ма и ра-цио-на-лиз-ма, опо-ра на ве-ру, опыт и при-вер-жен-ность тра-ди-ци-ям, ха-рак-тер-ную, по его мне-нию, для русского на-ро-да. Рас-смат-ри-вал тра-диционное ре-лигиозное ми-ро-воз-зре-ние народных масс в ка-че-ст-ве од-ной из ос-нов об-щественного по-ряд-ка. В то же вре-мя по-ла-гал, что на-род не-спо-со-бен к са-мо-сто-ятельной ис-то-рической дея-тель-но-сти, ну-ж-да-ет-ся в государственной опе-ке. Рез-ко кри-ти-ко-вал пар-ла-мен-та-ризм («ве-ли-кую ложь на-ше-го вре-ме-ни»), при ко-то-ром про-стые лю-ди под-па-да-ют под власть, по его убе-ж-де-нию, са-мо-зван-ной и без-от-вет-ст-вен-ной об-щественной вер-хуш-ки - во-ж-дей по-ли-тических пар-тий, ад-во-ка-тов, жур-на-ли-стов. Счи-тал са-мо-дер-жа-вие си-лой, спо-соб-ной в рав-ной сте-пе-ни обес-пе-чить бла-го-ден-ст-вие всех сло-ёв об-ще-ст-ва.

Под-чёр-ки-вал, что са-мо-дер-жа-вие - это пре-ж-де все-го ог-ром-ная лич-ная от-вет-ст-вен-ность ца-ря пе-ред Бо-гом, не-пре-рыв-ное слу-же-ние сво-ему на-ро-ду, «а по-то-му, в сущ-но-сти, де-ло са-мо-по-жерт-во-ва-ния». Вме-сте с тем осу-ж-дал чи-нов-ни-чий бю-ро-кра-тизм. От-вер-гал прин-цип сво-бо-ды со-вес-ти, ко-то-рый, по его мне-нию, «об-ра-ща-ет-ся на де-ле в сво-бо-ду на-си-лия и пре-сле-до-ва-ния». Счи-тал, что «го-су-дар-ст-во, ко-то-рое во имя бес-при-стра-ст-но-го от-но-ше-ния ко всем ве-ро-ва-ни-ям са-мо от-ре-ка-ет-ся от вся-ко-го ве-ро-ва-ния», ли-ша-ет-ся проч-ной свя-зи с на-ро-дом.

Ав-тор ме-му-ар-ных очер-ков об императоре Алек-сан-д-ре III , великой княжне Ека-те-ри-не Ми-хай-лов-не, князе В.Ф. Одо-ев-ском, ба-ро-нес-се Э.Ф. Ра-ден, Н.И. Иль-мин-ском, ини-циа-то-ре соз-да-ния учи-лищ для де-виц ду-хов-но-го зва-ния Н.П. Шульц и других. Почетный член Французской ака-де-мии (1883), а так-же Русского ис-то-рического общества (1871), Юри-дического общества при Московском университете (1873), Пра-во-слав-но-го Па-ле-стин-ско-го общества (1882), Общества ис-то-рии и древ-но-стей рос-сий-ских (1900) и дргуих.

На-гра-ж-дён ор-де-на-ми Святого Алек-сан-д-ра Нев-ско-го (1883 год, ал-маз-ны-ми зна-ка-ми к не-му - 1888 год), Святого Вла-ди-ми-ра 1-й сте-пе-ни (1896), Святого Ан-д-рея Пер-во-зван-но-го (1898) и другими.

Сочинения:

Со-чи-не-ния / Сост. А.И. Пеш-ков. СПб., 1996;

К.П. По-бе-до-нос-цев: Prо еt соntra. Ан-то-ло-гия / Сост. С.Л. Фир-сов. СПб., 1996.

Исторические ис-точники:

К.П. По-бе-до-нос-цев и его кор-рес-пон-ден-ты. М.; П., 1923. Т. 1;

Пись-ма К.П. По-бе-до-нос-це-ва к гра-фу Н.П. Иг-нать-е-ву // Бы-лое. 1924. № 27-28;

Пись-ма К.П. По-бе-до-нос-це-ва к Алек-сан-д-ру III. М., 1925-1926. Т. 1-2;

Пись-ма К.П. По-бе-до-нос-це-ва к Е.М. Фе-ок-ти-сто-ву // Ли-те-ра-тур-ное на-след-ст-во. М., 1935. Т. 22-24;

К.П. По-бе-до-нос-цев в 1881 г. (пись-ма к Е.Ф. Тют-че-вой) / Публ. А.Ю. По-лу-но-ва // Ре-ка вре-мен. М., 1995. Кн. 1;

«Будь тверд и му-же-ст-вен…»: Ста-тьи из еже-не-дель-ни-ка «Гра-ж-да-нин», 1873-1876: Пись-ма / Ред. В.В. Ве-дер-ни-ков. СПб., 2010.